Песня «Огромное небо» упала на меня, как звезда, и я ее крепко-накрепко схватила. Она была написана по «горячим следам» события, которое произошло 6 апреля 1966 года в Группе советских войск в Германии. Тогда у истребителя, которым управляли капитан Борис Капустин и старший лейтенант Юрий Янов, внезапно заглохли оба двигателя, и самолет должен был упасть на один из густонаселенных районов Берлина. Однако советские летчики сумели увести самолет за черту города, и он упал в озеро, за городом. Оба летчика погибли. Об этом событии была напечатана небольшая заметка в газете. Поэт Роберт Рождественский, практически ровесник лётчиков, написал стихотворение и обратился к Оскару Фельцману с просьбой положить его на музыку.
Я уже говорила выше, что мы с Шурой дружили с Оскаром Фельцманом, часто бывали в гостях у него. И вот приходим однажды, Оскар Борисович говорит Шуре: «Я такую песню сочинил…» – и начинает играть: «Об этом, товарищ, не вспомнить нельзя…» – как вальсочек. А я слушаю и вдруг говорю: «Стоп, это же целая история, так нельзя играть… Это ведь баллада, воспоминание». – «А как ты хочешь?» – спрашивает Фельцман. Решили мы с Сан Санычем, что будем делать другую аранжировку. Песня шла трудно. Сан Саныч ходил и очень долго не знал, какую аранжировку сделать. Решение родилось у меня в сердце, я увидела, как все должно быть в реальных событиях. Это была не режиссура, я просто «нарисовала» Сан Санычу, как это было: они жили, летали, дружили. Вначале радость, про летчиков: «Об этом, товарищ, не вспомнить нельзя, в одной эскадрилье служили друзья…» Это речитатив. Потом мужской вокализ – это Броневицкий придумал.
И дальше пошло: «Летали, дружили в небесной дали, рукою до звезд дотянуться могли…» Тут идет нагнетание, и ансамбль поддерживает: «Стрела самолета рванулась с небес, и вздрогнул от взрыва березовый лес…» И я кричу, и ансамбль кричит! И свет, и звук! И… пауза, драматическая пауза… Огромная!
Я сказала: «Они взорвались, Шура! Они взорвались! Все! И сейчас надо показать, как будут их хоронить… Как это сделать в музыке?!» Он сказал: «Все, знаю-знаю! Здорово! Так и будет! У нас еще реквием будет в конце под одну бас-гитару: «В могиле лежат посреди тишины…» И там в конце протест: «Огромное небо, огромное небо…»
В общем, все получилось как мини-спектакль.
Трактовка этой песни была очень реальной. Мне даже писали письма: «Неужели вы побывали в авиационной катастрофе?» Нет, я просто себе представила все это… Я так это увидела, услышала, мне показалось, что я была с ними вместе, а иначе нельзя. Каждую песню я пою от своего лица.