Сколько длятся полвека? (Кардин) - страница 222

Легкий майский ветер с горных хребтов Саксонской Швейцарии сушил земляные холмы братских могил.

Не конец. Его преддверие. Поросшая лесом Саксонская Швейцария, за ней — Чешская Швейцария: рубежи финального наступления.

С Гитлером, Имперской канцелярией, кончено. Пора завершать с Шернером, группировкой «Центр», раскинувшейся внутри подковы, образованной 1‑м, 4‑м и 2‑м Украинскими фронтами. (Вторым командует маршал Р. Я. Малиновский; расстояние от его КП до КП Сверчевского по прямой не столь велико. Но между ними — миллионное войско Шернера, угрожающее теперь восставшей Праге.)

В бурном победном наступлении, когда противник то отрывался, то вгрызался в горные вершины, то нападал из засад в заминированных дефиле, Сверчевскому приходилось, что ни час, перегруппировывать своп дивизии, в движении меняя задачу и темп.

В ночь на 8 мая группа «Центр» начала поспешный отход.

Сверчевский отменил артподготовку и приказал наращивать скорость преследования. По радио сообщили: с 24.00 8 мая вступает в силу акт о безоговорочной капитуляции Германии. Но он велел продолжать выполнять задачу. Шернер отказался сдаваться, и одни его части завязывали арьергардные схватки, другие в спешке бросали автоматы и пушки.

Кимбар радировал о десятках «тигров», ведущих огонь из укрытий.

— Не десятки, не путай с детскими колясками.

Кимбар не путал. Но там, где сейчас находился Сверчевский, царила умиротворенная тишина и уже трудно было поверить в десятки «тигров». Хорошо, что польский солдат увидел взмокшую спину бегущего солдата–немца и принесет с войны эту память.

Стены Будишина взывали огромными плакатами: «Siegen oder Sibirien!» [87]. В чешских городках Судет альтернатива изменилась: «Tod oder Sibirien!» [88]

Собственный конец гитлеровская компания воспринимала как конец народа, страны, света. С какой минуты она почувствовала такую нерасторжимость с миром? Ощутив пеньковое вервие на кадыке? Выспрашивая придворных врачей о смертельных дозах яда?

Сверчевский давно и люто ненавидел гитлеровцев. Слушал рассказы коминтерновцев, бежавших из лагерей, тельманцев в Испании. Не спеша, барак за бараком осмотрел Освенцим и Майданек…

Вначале пузырилась брага национальной лести. Тем более что позади — проигранная война, позор Версальского договора, немощь и нищета Веймарской республики. Но мы — «самые». Самые трудолюбивые, аккуратные, преданные «фатерланду» (позже вместо «фатерланда» подставили «фатера» — фюрера). «Самые» — это почти неотразимо. Особенно подкрепленное куском хлеба. Сперва с маргарином, потом — с повидлом, наконец — со сливочным маслом.