И опять эвенк с ним согласился.
— Ты не кивай, как дятел! — прикрикнул Родион. — Отвечай теперь же — куда стадо угнал?
Сычегер глубоко затянулся, и слова идут к рассерженному гостю вместе с дымом, и в этом есть что-то наивно оскорбительное:
— Зачем «ухнал» говоришь? Сама ходил. Тайха широхая. Ходить надо, имать надо…
— Лукавишь, Серафимка! Охотника обмануть хочешь?
— Хохой ты охотник?! Охотник добывать надо, ты взять приходил.
— Ты на кого хвост подымаешь, лиса косая?! — Родион побледнел.
— Послушайте, Сычегер, — поспешил вмешаться Снегирев, — он не хочет взять себе. Он выполняет распоряжение революционного комитета. В городе люди с голода гибнут, им надо помочь. Интерес у командира казенный, государственный интерес, можно сказать.
— За твою же правду стоим! — почти крикнул Родион.
— Именно, — Снегирев попытался улыбнуться, — за счастливую жизнь для вас боремся. Мы выдадим вам расписку, по которой со временем вы получите порох, патроны, соль.
— Бумашха не надо, — эвенк сунул руку под медвежью шкуру и вытащил помятые листки бумаги с печатью… — Бумашха есть. Это товалищ Шумных довал. Это товалищ, нет, это не товалищ…
Родион выхватил у него из рук бумаги.
— Кто тебе дал вот эту бумагу?!
— Однахо, болшой начальник, — важно сказал Сычегер.
— Колчаковский бандит! Белая сволочь!
— Ты какой масти будешь?
Родион скомкал все бумаги и бросил в костер.
— Хватит, Серафим, душу мотать! Когда олени будут?!
— Хода поймаю — возьмешь.
— Заруби в своих лисьих мозгах: не приведешь через неделю олешек, заберу ездовых. Мое слово пытать не надо! Кто есть в стойбище?
Эвенк опять вынул изо рта трубку, дождался, пока громыхающий голос гостя покинет чум. Стало тихо, и он ответил:
— Две бабы. Пять детей. Миших тайха ходил.
Старуха кивнула в знак согласия. На впалой ее груди заговорили амулеты, нанизанные на жилы оленя: кабарожьи, медвежьи клыки и коренные зубы сохатого.
— Нюрха! — неожиданно громко сказала старуха и вопросительно сморщила лицо.
— Нет, — ответил ей Сычегер, — начальник олешха надо. Много олешха.
Старуха согласно кивнула, но сказала про свое:
— Нюрха — ши-ии-б холоший девха!
— Глухая, — объяснил Сычегер, — кочевать буду — оставлю, однахо.
Старуха согласно кивнула, но, наверное, невпопад.
— Прощай, хозяин! — Родион запахнул тулуп. — Ты, как морошная ночь: в тебе правды не сыщешь. Неделю сроку даю. Запомни — неделю!
Плюнул в костер и отбросил полог.
На дворе Родион плюнул еще раз, остановился и, указав комиссару на два соседних чума, приказал:
— Проверь! Может, кто разговорится. Пошлю Евтюхова закрайки посмотреть. Не верю я этой лисе.