— Ах, старый хрен. А потом?
— Потом сын его, Михаил, прилабунивался, пока не женился.
— Ого, много ж у тебя было! — воскликнул с оттенком ревности Юрий.
— Но я ж рабыня, Юрий Данилович. Меня кто хочет, тот и берет.
— Но больше никого не было?
— Больше никого.
— Так-таки никого?
— Ей-ей, Юрий Данилович, никого.
— А Романец вчера за поварней?!
— Ой, прости, Юрий Данилович, я забыла про него,— смутилась Стюрка.— А потом, он же купил меня.
— Купил,— нахмурился князь и вдруг, зло блеснув очами, сказал: — Заруби на носу, девка. Теперь вот твое место, здесь, у меня под боком. Поняла? Ежели узнаю, с кем вновь случилась, задеру рубаху на голову, завяжу и утоплю в Москве.
Стюрка жалко улыбнулась, словно не веря в угрозу.
— Да как я посмею, Юрий Данилович, да рази я не понимаю.
— Смотри. А сейчас выгляни, кто там есть, скажи, пусть мне рассолу принесут.
Стюрка выскользнула из-под одеяла, прошлепала к двери, отворила ее. Никого не увидев, вышла в коридорчик, прошла к лестнице. Там на ступеньке сидел Романец. Увидев ее, вскочил, подбежал, схватил за руку.
— Стюрка, я заждался.
Она вырвала руку, толкнула обеими в грудь, он, оступившись, загремел по лестнице. Поморщившись, поднялся внизу, спросил, хватаясь за ребра:
— Ты сдурела, сука?!
Стюрка, прищурившись зло, процедила:
— Иди неси князю рассол, а мне сыты,— и, повернувшись, пошла назад, крикнув не оборачиваясь: — Да поживей!
Не в самое лучшее время вступил Михаил Ярославич в Великий Новгород. Беспрерывные дожди вымочили все обилие, погубили урожай. Начинался голод.
На Городище —княжеской резиденции —осталось мало сторожей, и амбары тамошние уже несколько раз обворовывали.—Беда, князюшка,—жаловался дворский Никита,—ни глаз, ни рук не хватает. Голодный народишко страшней зверя. Более десяти стогов сена украли, в двух амбарах зерно повымели.—А что ж сторожа-то?
—А что сторожа? Тож вроде меня пеньки трухлявые. Даже который заметит татей, боится подойти к имя. Убьют ведь. Я ж говорю, озверели людишки. У сторожа и осталось занятие, чтоб утром донесть: ・・Ночью, мол, то-то и то-то украли・・.
— Так дело не пойдет,— сказал князь,— этак и меня по миру пустите. Сысой, позови Федора.
Когда явился Федор Акинфович, князь сказал ему:
— Придется тебе, Федя, за наместника моего здесь остаться. Чего мнешься?
— Да я уж пробовал, Михаил Ярославич, мне тут от ворот поворот давали.
— Ну, это вы без меня с Марковичем затеялись телегу поперед коня пускать. Сейчас я здесь, соберу вече, там и поговорим.
— Кто в такое время на вече явится,— усомнился Сысой.
— Золотопоясые явятся, мне и довольно. Мизинным, конечно, ныне не до веча. Так вот, Федор, ныне ж усилишь охрану Городища, видишь, дворскому не под силу, того гляди, самого украдут.