— Выдайте мне головой князей Федора и Афанасия, тогда и будем говорить.
— Но, Михаил Ярославич,— взмолился Степан Душилович.— Ты же знаешь, что Новгород никогда не выдает своих.
— Своих? — усмехнулся Михаил,— С каких это пор Федор Ржевский и Афанасий Московский вам своими стали?
— Но они ж сидели в Новгороде, княжили.
— Сидели не на своем месте. На чужом, то бишь на моем. Вот их я и требую. Все. Разговор кончен. Ступайте.
Повернулись новгородские послы, поплелись к коням. Князь окликнул:
— Игнат.
Беек остановился, обернулся к князю.
— Подь на час.
Беек подошел. Михаил спросил негромко:
— Что там Федор с Афанасием делают?
— Город крепят, людей вооружают.
— Ага. Они драться хотят, а вятшие мира просят. Лихо, ничего не скажешь. Ну, как я вас завернул? Правильно?
— Правильно, Михаил Ярославич. Стой на этом, уступят, никуда не денутся.
— Ладно. Ступай, Игнат. А то вон Душилович уже посматривает подозрительно.
— А черт с ним. Они все равно знают, что я твою сторону держу, поэтому и выбрали. Надеются, что мы с Иваном тебя уломаем.
— А Иван Дмитриевич тоже мне привержен?
— Конечно. И архиепископ Давыд на твоей стороне.
— Ну, и тем лучше. Ступай.
Когда послы отъехали, Степан Душилович спросил Беска:
— Что он подзывал тебя, Игнат?
— Да спрашивал, шибко ли город выгорел.
— А ты что ответил?
— Ответил как есть.
Возвращение посольства без результата всполошило вят-ший совет.
— Да мы испокон не выдавали своих.
— Он что? Белены объелся?
— Нет, нет, нет. Вот наш ответ,— кричали наиболее стойкие.
Переждав возмущенные вопли, Степан Душилович сказал:
— Тогда готовьтесь к приступу, господа.
— Вы про окуп-то говорили ему?
— Он сказал: ни о чем говорить не буду, пока не выдадут Федора и Афанасия.
— С ума можно сойти. Во времечко! Когда это было, чтоб Новгород выдавал своих князей? Вон Ярослав иссек самых вятших новгородцев, и то его не выдали. А эти? Федор вон немцев побил, а мы его на казнь? Отблагодарим.
И опять вспыхнул великий спор: выдавать — не выдавать? Решили было не выдавать, но тогда послы в один голос заявили:
— А тогда езжайте сами к Михаилу.
До темноты бились вятшие, надрывая глотки, охрипли даже. Зажгли свечи, а они едва тлеют — столько наорали, надышали золотопоясные. Наконец, как всегда, Лазарь Моисеевич молвил:
— А может, Федора выдать, а?
— Как?! — возмутились упрямые.
Но послышались и другие голоса, почти согласные:
— Но надо ж чем-то кончать. Этак до утра не решим, а Михаил, поди, ждет.
— Почему именно Федора?
— Да потому, что в случае чего за него не будет местника. А за Афанасия ого-го! Данилычей-то эвон сколь, от них после не отмахнешься.