— Вы? — недоверчиво спросил я. — А не слишком ли вы молоды для…
— Понимаю, понимаю. — заверил меня он. — Мне двадцать три, Роберт. Я ненамного моложе вас.
— Я — дело другое, я…
— Явление особое, я знаю, — чуть иронично перебил меня Флойд. — Так каждый считает, кому приходится иметь дело со Зверем. Впрочем, может быть, что вы не совсем неправы. Вы первый человек, которому удалось пережить встречу с этим чудовищем. — Он протянул руку и прикоснулся к белой пряди у меня в волосах. — Это ведь его работа, если не ошибаюсь?
Я машинально кивнул.
— А есть хоть что–то, чего бы вы не знали? — спросил я.
— И очень много, — без тени улыбки ответил Махони. Однако, что происходит с вами, Роберт, мне известно, и я даже знаю, как вам помочь.
— Как?
— Не здесь, — спокойно ответил Махони. — Мы должны уйти отсюда. Лучше всего, если мы спустимся в этот потайной ход. Я представления не имею, можно ли его пройти целиком, но света там, во всяком случае, нет. И до захода солнца мы можем не беспокоиться.
— А потом? — спросил я.
— А потом, — Махони улыбнулся. — Потом мы отправимся в море и достанем со дна ящик с книгами вашего отца. Надеюсь, плавать вы умеете.
Лошадь в течение последних тридцати минут явно нервничала. Грозовой фронт приблизился, глухой рокот становился все громче, и вскоре раскаты раздавались почти непрерывно, хотя дождевые тучи по–прежнему были еще довольно далеко, в нескольких милях отсюда. Наэлектризованный воздух был наполнен тем напряжением, которое всегда предшествует сильной грозе и которое всегда намного раньше распознается домашней живностью, нежели людьми.
Но не только по причине близкой грозы пугалась лошадь. Она терпеливо, час за часом ждала, что вернется тот, кто распряг второго коня и верхом куда–то на нем ускакал. Но он все не возвращался, и лошадь вынуждена была стоять на том же самом месте, сдавленная ремнями упряжи, и дожидаться его.
И все же животное было не одиноко здесь. Позади что–то копошилось, не человек и не зверь, хотя пахло от него человеком, во всяком случае, это было живое существо, которое дышало. Лошадь чувствовала его присутствие, чужой, неприятный дух, который приводил ее почти что в неистовство. Лошадь храпела, мотала головой и изо всех сил натягивала кожаные ремни. От этого вся телега скрипела, кряхтела, но по–прежнему по ось сидела в грязи, туг’ не хватило бы и десятерых тяжеловозов, чтобы сдвинуть ее с места и вытащить из этой черной жижи.
А вот то, что лежало позади, двигалось.
Оно не было животным или растением, трудно было вообще определить, что это такое. По сути — аморфная серая масса, колышущаяся куча серо–зеленой, гадостно вонявшей слизи, очень напоминавшая исполинскую амебу без каких бы то ни было видимых органов чувств или конечностей. В течение последних нескольких часов оно росло, медленно, но неуклонно, постепенно поглощая тело Норриса вместе с его одеждой, потом добралось до пустых мешков и корзин, лежавших тут же, и не побрезговало даже куском самой телеги — деревянной планкой. Теперь оно успело уничтожить все органические материалы вблизи себя, и рост его прекратился.