Вчера случилось вот что. Сначала, вместо того чтобы пойти на неприятельского нападающего, стал шарить перед ним клюшкой, как слепой тросточкой, и тот на ходу легко его обвел. Потом кинулся вперед — сквитывать, взял игру на себя, завелся, потерял шайбу и остался в хвосте, когда метнулась на его ворота ответная карающая атака. В раздевалке неуловимая ухмылочка Виталия Молчкова: «Какие могут быть разговоры, ясно, из-за кого продули». Недоуменно уставившиеся, напряженные глаза запасного Костьки Нечаева. Вымученное спокойствие тренера, затеявшего спор, в каких бутылках вода вкуснее. И он, Ватагин, стоит под душем, крутит краны и не может понять, холодно ему или горячо.
Ну ладно, когда после гола, в беспамятстве, полез и зарвался — это куда ни шло. А вот почему не встретил нападающего? Видел, понимал, а двинуться с места не мог. Вдруг почувствовал, что сейчас обязательно проиграет. Такого с ним сроду не случалось. Хоккей точен, все можно объяснить. Чертовщиной пробавляются болельщики. Но что же тогда? Первый звонок?
Да, ему тридцать шесть. Но разве кто-нибудь считал годы Ивана Ватагина? Шестнадцать лет — почти половину жизни — в сборной, двенадцать — ее капитан. Лучший защитник трех чемпионатов мира. И книжку о нем уже сочинили. Всю квартиру можно завалить газетами с его портретами. Он не собирал их, не вел, как Виталий Молчков, альбомов на память.
Никогда так не понимал он игру, как сейчас. Ребята спорят, а он слушает и улыбается: «Дети…». Но на льду сходятся молча: там надо без роздыху ловить на корпус и оттирать к бортам всю эту шалую, каждый год прибывающую ребятню. Он ловил, оттирал, но иногда это становилось в тягость, вскипала глухая злость, удивлявшая, когда вспоминал о ней в спокойную минуту.
Самым страшным был смешок в зале после того, как мимо него легонько проскочил нападающий. Ватагин знал этот недобрый сухой смех, которым трибуны судят непоправимую неловкость. Он не раз слышал, как подсмеивались над его старыми товарищами по команде, и сам злился на них. Теперь отмерено и ему. Ничего не меняло, что смеялись в чужом городе: миндальничать нигде не любят.
— Мосье Ватагин, силь ву пле, — осторожно, тоненько прозвучало за спиной. И тут же в руки — блокнот и карандашик.
Давно кружились на тротуаре мальчишки с тетрадочками. Они высмотрели Ватагина, взяли в кольцо, но не смели подойти. Видно, догадывались, что мосье не до них. Собиратели автографов житья не давали Ватагину. От взрослых, особенно от женщин, он уверенно уклонялся, научившись делать вид, что не замечает или торопится. Отмахиваться от мальчишек не умел. Жена родила ему двух дочерей, словно отец не хоккеист, не здоровенный костлявый мужик. Любил он своих девчонок, но при встрече с мальчишками глотал слюнки. Так и сейчас, сразу дрогнул, растаял Ватагин.