Лев ФИЛАТОВ
Рассказ
Плевал он на эту Лозанну. Городишко весь из витрин, пестрый и мелкий, торгует помаленьку вещичками, видами на озеро, услугами людей, аккуратных и прижимистых. Деревья на набережной подстрижены, как пудели, чтобы из окон дорогого бельэтажа заезжая публика могла любоваться красотами до самого горизонта.
Лет восемь назад Ватагин приезжал сюда играть, и хоть бы что-нибудь изменилось. И жил в том же отеле. Перед входом резиновая дорожка, едва ступишь на нее — и стеклянные двери настежь.
Портье узнал его, долго мусолил руку, тянул нараспев: «О мосье Ватагин» — с ударением на последнем слоге и, бахвалясь знакомством, косил глазом на лифтеров и посыльных. Ловчит человек: укрыл мешки и морщины толстыми очками, соорудил немеркнущую золотозубую улыбку, и поди угадай, сорок ему или все шестьдесят. За конторкой притворство сходит с рук.
Ватагин сидел в кафе под полотняным тентом возле входа в отель.
Прямые, твердые плечи, остро выпирающий кадык, туго обтянутые скулы, крупные руки с четко обозначенными прочными суставами, короткий жесткий ежик волос, резкие линии крепкого черепа — все в нем было едино и кстати, в этом высоченном, громоздком человеке широкой могучей кости. Не нравиться и восхищать, а удивлять, быть сразу и всюду замеченным, даже пугать было его уделом.
Солнце било в лицо, он щурился и не отворачивался. Из кармашка пиджака торчали темные очки, но он их не надевал. Было все, что нужно, чтобы нежиться и думать о разных приятных вещах. Тишина, одиночество, чашечка черного кофе, низкое кресло, ноги удобно вытянуты и нежданный в феврале полдневный солнцепек. В Москве в этот час скорее всего вьюжило, прохожие скользили, и челюсти уборочных машин гнали серый снег в грузовики.
Ватагин начал было следить за официантками, как на подбор молоденькими и смазливыми, в кружевных фартучках. Девчонки бегали, мягко покачиваясь, изящно наклонялись, расставляли бокалы и чашки, улыбки прочно держались на их лицах. Они были точь-в-точь такие же, как и в прошлый приезд, восемь лет назад. Но, конечно, не те, а другие. Ватагин вдруг ясно представил, как официантку вызывает хозяин, она нервно одергивает фартук, кладет поднос, возвращает губы на место, а на пороге стоит, настраивая улыбочку, новенькая девчоночка, помоложе. И сразу глазеть на девушек ему не только расхотелось, а показалось даже не слишком честным.
Ничто не спасает нас от самих себя. Можно принимать любую позу и смотреть в любую сторону, съежиться под одеялом или бежать сломя голову, углубляться в шахматные задачи и кроссворды, но если возникла мысль, которая сейчас важнее всего остального, то нет, не существует от нее защиты.
