Когда бы я ни проснулась, меня ждал демерол. Врачи в масках, мягкие руки сестер, цветы, сладкие улыбки, капельницы, дети, перевязки, каждый вечер по телевизору «Том и Джерри», воздушные шарики и незнакомые люди. Просто скажи нам, просто скажи. СС. Полицейские в штатском. Как было описать Старр в перекрученном халате и с револьвером в руке? Я предпочитала думать о Мексике и мягких, точно мыло, обветренных лицах. Надоедливые звуки вокруг становились звоном комаров в нашем домике на «Острове женщин».
В полнолуние мама вдруг собралась, и мы уехали, взяв только паспорта и деньги, зашитые в пояс у нее под платьем. На пароме меня рвало. Ночевали на новом пляже, далеко на юге.
На следующий день она танцевала на крыше отеля с молодым человеком по имени Эдуардо. В распахнутые окна был виден риф в прозрачном, как стекло, море. На верхнем недостроенном этаже, под крышей из пальмовых листьев были натянуты гамаки, и мы могли жить здесь сколько угодно. В Плая-дель-Кармен мы были счастливы, разъезжая с Эдуардо на его черном «Додже» и чувствуя себя богачами — ¡qué rico![11] — хотя в городе было всего две мощеных улицы и лавка мичоаканского мороженого на палочке. Помню картины, изображающие снежные вершины вулканов. Дважды в неделю приходил туристический лайнер, покачивая на волнах пятиэтажной массой, точно плавучий свадебный торт. Мама раскладывала Таро в кафе, где висел жирный дух курицы-гриль и карнитас, свинины по-мексикански. Я смотрела, как мужчина с помощью мачете крошит на тортильи мясную стружку. Ели мы вдоволь.
По ночам Эдуардо играл на гитаре и пел цыганские песни вместе с гостями отеля, а я качалась в гамаке, как сложившая кожистые крылья летучая мышь. Летучих мышей по ночам была тьма-тьмущая. Мама говорила, их привлекают фрукты: манго, бананы, папайи. Все мое тело покрылось «ведьмиными кольцами» лишая. Доктор в бетонной клинике дал лекарство.
— Когда мы уже поедем домой?
— У нас нет дома. Я твой дом.
Какая она была красивая в купальнике и скатерти, обернутой вокруг бедер!
Погода испортилась, Эдуардо закрыл отель до следующего сезона и вернулся к родителям в Мехико. Нам разрешил остаться. Было грустно и страшно. Спасаясь от ветра, мы закрыли ставни. Спокойное прежде море вздыбилось и пожрало пляж, подкралось к зарослям мышиного гиацинта. Туристы пропали. Мы питались консервированной фасолью и разводили сухое молоко. В отель хлынули тощие кошки, дикие или брошенные на зиму хозяевами. Мама их пускала. Небо походило на желтеющий синяк.
Косой дождь хлестал в ставни, просачивался под двери. Кошки прятались по темным углам. Порой, сидя за столом, мы ощущали прикосновение к ногам пушистых хвостов. Мама писала при свете керосинового фонаря. Кошки были голодными, но она не обращала внимания на их мяуканье.