Между прочим, то самое мое замечательное с точки зрения Макса свойство — видеть людей такими, какими они себя не знают, частенько играло со мной довольно скверные шутки. Я почему-то наивно полагала, что раз вижу homo sapiens-ов[55] такими, какими вижу, значит, и вести они себя должны соответственно. На поверку же все оказывалось более чем грустно. Мои разной степени знакомства человеческие особи наотрез отказывались проявлять видимые мной в них качества. По большей части это относилось к лицам противоположного пола, на которых я возлагала большие надежды. И когда очередной роман летел в тартарары, я не переставала удивляться — почему оно все так, а не иначе. А, оказывается, все просто. Какая-то неведомая сила блокировала в них то, что мне представлялось очевидным. Им всем казалось, как и бедняге Максу, что я их придумываю, и они сопротивлялись с отчаянием приговоренного к смерти, ну и побеждали, естественно. При этом кто-то из них возвращался через несколько лет и именно тогда, когда в нем абсолютно отпадала надобность. И мне только оставалось грустно петь про себя: «…где ты раньше был столько дней и лет?..», и делать хорошую мину при плохой игре, предлагая остаться друзьями. Один только безумный (в хорошем смысле) музыкант по имени Макс сумел разгадать мое дурацкое свойство, я бы назвала это — взгляд с изнанки или из зазеркалья. Впрочем, он всегда был большой оригинал.
Самое странное, что здесь, на Церре, со мной ничего подобного не происходило. То ли люди инопланетные — другие, то ли еще что, неведомое мне. А, может быть, эти ситуации — исключительно прерогатива Земли и на другие измерения она не распространяется? Или я здесь другая, а мне по наивности кажется, что та же самая? Да нет же. Все проще табуретки. На Церре нет зеркал. То есть они, конечно, присутствуют, но только в качестве магических. А в такое зеркало не очень-то поглядишься. Поэтому церряне и не имеют пагубной привычки землян крутиться перед отражающим стеклом, разглядывая себя, любимого. Мы же делаем это во всякое удобное время, примеряя бессчетное количество масок. Мы так привыкли к этому процессу, что совершенно не отдаем себе отчет, что в зеркале всегда отражается кто-то другой, а вовсе не наше Истинное лицо.
Так вот что произошло, когда я здесь встретилась с Гури! Не в драконе дело, а во мне самой. На Церре мой любимый был именно таким, каким я его видела всегда. Поэтому и камуфляж не спас. Во что бы он ни вырядился, сколько защитных слоев не нацепил на морду.
На этой замечательной планете мое, как изящно выразился Макс, удивительное свойство наконец-то работало. Удивительное свойство, наивная подростковая вера в алые паруса, кредо безнадежной клинической идиотки, взращенное и трепетно пронесенное через всю жизнь, вкупе с розовыми очками, дало восхитительные плоды. А, как сказал поэт, «подлое мое второе я» — гениальная, никакими дихлофосами неистребимая способность влипать в безнадежные любовные романы — окончательно заткнулось, истаяло, испарилось, исчезло без следа в неизвестном направлении.