– Тут бочонок торчмя ставят да поросенка и легчат… – сказал он вдруг воеводе, что подъехал поближе. – Я видал!
– К чему ты это, князь, вспомнил? – спросил строгий славянский воевода.
– Так и Свенельд за богатством, как поросенок за помоями! – откровенно сказал Владимир. – Жадность сгубила! А на что оно, богатство? С собой в могилу не возьмешь!
– Под старость люди копят, – сказал воевода.
– Эх! – махнул рукой князь. – Да кто из князей до старости доживает?! Ежели князь – не то убьют, не то отравят.
– Полно тебе, князь, такое говорить! – надулся воевода. – Обидно слушать даже.
– Слушай! – зло сказал князь. – Слушай! Твоя служба такова! И не вороти рожу-то! Кто убивает? Вы, ближние люди.
– Обижаешь холопов верных! – затряс щеками воевода.
– Да? – прищурился князь. – А кто Ярополка предал, не Блуд ли? Первейший среди ближних! А не Свенельд ли Святослава на порогах одного оставил?
– Были и другие! – налившись краской, сказал воевода, оскорбленный до глубины души.
– Это кто же?
– А хоть бы Ильдей – хан печенежский, что за Ярополка на смерть, не дрогнув, пошел, или Варяжко, что по сю пору с печенегами на твои заставы ходит!
– Мне! – закричал князь. – Мне тот Варяжко надобен! Мне он служить должон! – И добавил, заканчивая разговор: – Добудьте мне его в дружину! Мне таковые люди на службе надобны!
И опять вспомнил про Илью! Жалко, если уморили в погребе голодом.
Выехали на берег Лыбеди, поднялись к замку деревянному Предславцу, где под охраной жила Рогнеда. Опустили скрипучий мост. Князь, нагибаясь в воротах, проехал по гулкой мостовой на мощенный камнем двор. Соскочил с коня. Рогнедины челядины кинулись принимать коней у дружинников, заводить в стойла. Владимир взбежал на высокое крыльцо, простучал коваными каблуками по темноватым покоям.
Рогнеда сидела у себя в горнице. При вошедшем князе сенные девушки и мамки-чернавки прыснули вон, как мыши от свету!
– Как живете-поживаете? – спросил князь и, как обычно, не дождался ответа.
Рогнеда встала. Была она чуть не на голову выше Владимира. Стояла, как всегда, молча, будто нарочно стараясь разозлить князя.
– Ну, что молчишь, как статуя ромейская?! – сказал он, обходя ее, будто неживую, вокруг. – Поздравствуйся с мужем! Почтение князю окажи!
Рогнеда, как всегда, безмолвствовала.
Князь приблизил свое лицо к самому лицу Рогнеды, она стояла не дрогнув – видно, ждала, что он ее поцелует или ударит. Что равно могло произойти и равно не получило бы ответа.
Владимир почувствовал, как обычное раздражение, могущее вырасти в исступление, истерику, крик и беспамятство, стало накапливаться в нем…