5
Стрелки не приносили вестей о Егорове, и на третий день Валя спросила Резанова:
— А что случилось с солдатом Егоровым, вы не слышали?
— Неужто убит?
— Нет. Он ранен в руку осколком. Он вас сюда сопровождал.
— Это гордость форта. Русские стрелки вообще особенные, но он исключение из исключений. Значит, жив?
— Я его видела. Но мест у нас не было, и он ушел в другой госпиталь. Надо будет разузнать, где он.
— Это можно будет. Я вам скажу телефон, вы позвоните и все узнаете.
— А у нас сейчас такая суета. А не слыхали вы чего-нибудь об артиллеристе полевой батареи, кажется, Забайкальского дивизиона, по фамилии Подковин?
— Фамилия знакомая. Нижний чин. Был телефонистом на Волчьей Мортирной. Говорят, очень находчив, довольно начитан, хотя с низшим образованием.
«Он», — подумала Валя.
— Но вот чтобы здесь был Забайкальский дивизион, этого я не слыхал. Он, наверное, в Северной армии. Вам нужно кого-нибудь из артиллеристов спросить. Я ведь пехотный офицер.
6
Через неделю Валя выяснила, что в Порт-Артуре был Забайкальский артиллерийский дивизион, но его влили в Четвертую артиллерийскую бригаду. Девушке удалось узнать, что Подковин состоит во второй батарее этой бригады, которая с начала тесного обложения поставлена на Безымянную гору, поблизости от Волчьей Мортирной.
Фейерверкер Шишов внимательно выслушал Валю и спросил:
— А не помните, была у вашего Подковина привычка склонять голову на левый бок? Я к тому спрашиваю вас, может, это только однофамилец?
— Да, я помню, голову он не умел прямо держать, — воскликнула Валя. — Она у него всегда была несколько набок.
— Значит, он. Наш штабс-капитан Копьев очень его любит. Толковый телефонист был.
— Где же он сейчас?
— После августовских боев, батарея отозвала его обратно. А как ушел от нас, так больше и не показывался.
— Скажите, а не рассказывал он никогда про город Иркутск?
— Помню один разговор. Он жил в Иркутске, а Ангару не хвалил. Не любил ее. Он ее так расписал, что я и сейчас сквозь ее воды камешки на дне вижу и как хариусы к камням жмутся, чтобы их не сбивало течением… Рассказывал он, что вода в этой реке холодная- прехолодная, и вся красота ее, говорит, поэтому пропадает…
Каждое слово Шишова жгло Валю. Волнение клубком подкатывало к горлу. Ей стоило больших усилий сдержать себя и не разрыдаться.
— Кто здесь из наших или соседних батарей будет уходить, я вам, сестрица, скажу. Можно будет записку послать в ихнюю батарею…