Йеф во многом соответствовал этому странному критерию настоящих мужиков, а сам Григорий уже нет: сошел с дистанции, точнее, его подстрелили. При этом у него еще оставался шанс снова стать мужчиной, на котором держится мир, и этот шанс ему подарил не кто иной, как Йеф.
Григорий был похож на чудовище. Его лицо да и вся верхняя часть тела горели в смерть, и только чудо да врачебные руки вернули Григория к жизни, спасли ему глаза и все, что можно было спасти, но на все это было страшно смотреть. Долгие пластические эксперименты практически не улучшили отвоеванное у смерти лицо, разве что сделали более удобными возможности пользоваться им. Когда Григорий видел себя или вспоминал о том, какой он сейчас, – ему опять хотелось помереть в том проклятом Афгане, и он не испытывал никакой благодарности к чуду, сотворенному армейскими лекарями.
Он считал, что помирать надо вовремя, не переваливая годами за свою судьбу, а лучше всего на ее излете. Может, он и решился бы так и закончить свою жизнь, когда осознал, как бессмысленно она уткнулась в эту школьную кочегарку за кладбищем, но Йеф подарил ему надежду.
Йеф рассказал, что в мире есть врачи, способные помочь ему. Может, они и не вернут его собственное лицо (Йеф посмотрел и отдал обратно курсантскую фотографию), но лицо будет вполне приемлемое для счастливой жизни. Как и все люди, Йеф не чувствовал важности того, что имел сам и чего был лишен собеседник, и легкомысленно добавил в том памятном разговоре:
– Лицо – это, конечно, очень важно, но в погоне за ним главное не уронить его…
Знал бы Йеф, в каком гробу видел Григорий все эти доморощенные под самураев мудрости!.. Но надежда зацепила его. Оставалось раздобыть деньги. Много. Очень много, потому что операции и вся лечеба стоили неимоверных денег…
Во сне Григорий очень часто видел себя прежним. Это было так реально, что, проснувшись, он еще некоторое время лежал, не открывая глаза и не давая себе окончательно пробудиться, – чтобы продлить надежду. Разве нельзя вернуть себе лицо и тело? Хотя бы из только что виденного сна?.. Потом он решался и открывал глаза… Время капало из дряхлого будильника, как вода из прохудившегося крана…
Григорий думал о том, что всего несколько лет назад он был полон фантазий, желаний, планов, а теперь у него осталась одна-единственная мечта (она же и фантазия, и желание, и все на свете). Вполне жизненная мечта. Мама могла бы порадоваться и успокоиться – он стал нормальным человеком. Все люди, которых не распирают фантазии и безумства – нормальные люди, и все они – сплошь уроды. И Григорий теперь уже – нормальный, и точно – урод…