— Никто… никто, точняк…
— Мне нужен парень. С тех пор как я растолстела, Брайан больше не заходит. Но ведь, оттого что я растолстела, я не перестала хотеть, Джонти…
— Не перестала…
Итак, мы перебираемся на диван, и Карен говорит:
— Только мы должны делать все очень тихо.
— Хорошо, — говорю я.
Мой грязная маленькая пипка с шишкой на конце уже затвердела, и Карен, расстегнув ширинку, берет ее в руку. Только делает она это не так мягко, как Джинти, и мне это не нравится.
А потом, с таким страдальческим выражением лица, она говорит:
— Давай, засади мне как следует, черт побери!
Я уже не рад, что ввязался, точняк, но, судя по всему, у грязной пипки другое мнение на этот счет, и Карен уже задирает юбку и снимает трусики, ее большие ляжки трясутся, как два дерущихся младенца. Я не хочу, чтобы она поднимала шум, ведь наверху лежит мама, поэтому я решаю просто быстро с этим покончить, да, я снимаю брюки и пытаюсь найти во всех этих жировых складках женскую дырку для секса. Это не так-то просто, совсем не как с Джинти, моей малышкой Джинти, но я выгибаюсь назад, толкаю, и Карен говорит:
— Не нужно меня целовать, Джонти, это же просто отвратительно, лучше сожми меня, сожми со всей силы… трахни меня, Джонти!
— Ага… — Я смотрю на кучу грязного белья на стуле, который стоит возле дивана, толкаю и сжимаю…
— Вот так, Джонти… у тебя сильные руки и большой член для такого маленького и худого парня… сильнее…
Меня беспокоит этот скрип, который издает диван. И тут я слышу маму:
— Что там такое внизу?
— ПРОС-ТО ДЖОН-ТИ… — кричит Карен.
— Отправь его наверх! Отправь его ко мне!
— ХО-РОШО… ОДНУ МИНУТУ!
— ДА ЧЕМ ВЫ ТАМ ЗАНИМАЕТЕСЬ!?
Карен начинает краснеть, как это делают многие девушки, когда они уже готовы пересечь финишную черту, как всегда называла это Джинти. «Не останавливайся, Джонти, пока я не пересеку гребаную финишную черту», — говорила она. Иногда Джинти говорит плохие слова. Мне самому такое не по душе, но еще хуже, когда так разговаривают девушки, точно, от этого одни неприятности. Но обычно я отвечал: «Да, Джинти, хорошо, да, ага, ага…» Но сейчас я с Карен, и она издает протяжный, громкий и визгливый звук. Да, вот такой звук. Да уж. Точняк.
А затем наступает тишина. Даже мама перестала кричать. Карен шепчет мне на ухо:
— Папа делал это со мной. Настоящий папа Генри, не Билли Маккей, он никогда ко мне не прикасался. Помнишь, как он вернулся в тот раз, папа Генри? Мне было лет двенадцать. Он делал это у меня в спальне, Джонти, поднимался посреди ночи. Он сказал, что не может больше с ней спать. Сказал, что теперь я женщина, потому что хожу в большую школу. Даже если я и не была женщиной, то с ним я почувствовала себя ею.