— Плохой знак! Плохой! — послышалось тут и там.
Скальные были суеверны. Проклятые тупицы!
Тхаш яростно оттолкнул Мурбука.
— Их победит огонь, — не переставал бубнить тот. — Но мы не сделаем такого огня. Ты начнешь раскладывать костры — пауки растащат их тут же. Ты пойдешь с факелом — они нападут. Дракон делает огромный огонь — он убьет их. Надо вернуться к нему. Поклониться ему и просить спасти нас.
— Он чуть не убил нас всех, болван! — заорал Тхаш, окончательно потерявший самообладание. — Он — зло!
— Мы тоже зло, — сказал Мурбук примирительно.
— Мы тоже, — подтвердила старая самка.
— Мы… И мы…
— Надо идти. С пауками страшно… Захватили… Самим не справиться, — понеслось над поляной.
— Дракон дает золотые бляхи, — поддержал хор Окус.
— Да чтоб ты провалился! — заорал Тхаш, наступая на дерзнувшего возражать ему соплеменника. Мурбук собирался возразить…
И почти что провалился. Он попятился, запнулся о корень и неловко повалился на моховую подушку.
А прямо на него из-за поворота хорошо утоптанной лесной дороги вывернулось что-то такое чудное, что орки и обозначить никак не могли, — белый сундук на колесах, с окнами, забранными стеклом, но без витражей…
Внутри металась, оглушительно тявкая, большая черная собака — и сидели две самки. Одна вроде эльфийская, лицо которой странно перекосилось при виде орков, и вторая…
Вторая!..
— Тук-тук, — сказал Тхаш и постучал секирой в окошко.
Лаки оглушительно тявкнул.
— Пошел на…й, — отозвалась Маруся и показала изнутри кулак. Алинка скорчилась под рулем; она приходила в себя, сжимая в руке черный спецназовский выкидник Юры Буханца. Выкидывать его в сторону двухметрового… мужика? Не мужика? Клыкастого, частичного голого и грязного, покрытого грубыми коваными и кожаными доспехами, увешанного до зубов черным, щербатым, но несомненно острым оружием, пока не хотелось.
— Давай порубим колесницу и вынем баб, — предложил Мурбук, пытаясь приладить губу на место. — Маленькую на суп, большую в дело.
Маруся сложила несколько незамысловатых фигур из пальцев, ткнула в его сторону и прошептала:
— Алинка, давай очухивайся и вылазь. Все равно вынут, по глазам вижу. Глаза у них — как у наших деревенских после бабы-Клавиных самогонов.
Дядя Юра учил так же: бей и беги, беги и бей. Но бежать было некуда. Алина поняла: все ее переживания, девичьи беды и страхи ничего не стоили. Страшное, настоящее — начиналось только сейчас.
Она длинно выдохнула, восстанавливая ясность рассудка.
«Я должна быть достойна Мастера. Моего Мастера. Я…» Маруся неспешно распахнула дверку «смарта» и по сантиметру вытащила свое шагренево-серебряное великолепие из узковатого по всем параметрам проема. Бесстрашно шагнула к Тхашу, чуть привстала на цыпочках и почти уперла нос пуговкой в его плоскую морду.