— У стада оленей меньше троп позади, чем у старого Ивана! — горделиво произнес старик и вдруг пригорюнился, сник, стал поспешно развязывать кисет, стянутый сыромятным шнурочком. — Однако скоро последнюю тропку топтать начну, паря…
— Борони бог! — жарко вырвалось у Галки, да так душевно и искренне, что растроганный старик засмеялся.
— Борони бог! — в один голос сказали и мы с Коляном.
Я гляжу на руки его и думаю: нелегкая жизнь была у этого славного человека. Все лицо в застарелых шрамах, на правой руке выше пальцев с застуженными припухшими суставами — глубокие борозды. С медведем или с рысью поздоровался, а может, и росомаха покорябала, когтищи у нее тоже будь-будь! Ступня-то шириной в ладонь. Две росомахи сохатого валят запросто.
Поговорили мы, дядя Иван прилег отдохнуть в переночуйке, Кольча сел писать свой путевой дневник. Галка пошла собак кормить, а я спустился к речке. Кстати, о собаках наших. Чак гордо себя ведет, с достоинством, никогда не унизится попрошайничеством. Нужен я вам? Так будьте добры кормите, не забывайте! А я на доброту вашу верной службой отвечу. Дружок полная противоположность. Вот сейчас мы заговорились, забыли еды им дать после нашего обеда, уже прибежал подлизываться к Галке.
Долго я просидел на берегу с удочкой возле наших лодок. Клева не было. Думал о Ванюшке. Где он сейчас? Как ведут себя золотничники?..
Боязно, как бы на глаза им не попался Ванюшка.
— Эй ты, лодырь! — окликнула меня Галка. — Иди пособи!
Я стараюсь не замечать ее, а она, наоборот, лезет ко мне по всяким пустякам. Зачем я ей понадобился?
Поглядел я на нее и отвернулся. Она там, на взгорке, у ведра.
— Ну чего ты? Имей совесть, дяде Ивану надо помочь.
Я поднялся к избушке. Борони Бог в дорогу собирается. На лесном прогале за переночуйкой среди пронизанных солнцем елей, сосен и пихт он показался мне еще больше похожим на индейца.
— Где же ты прохлаждаешься, бледнолицый брат мой? — весело затараторил Колян, увидев меня. Очевидно, тоже думал о том же, что и я. Помогай. Будем орончиков седлать и навьючивать.
Старик вез товары для своего сельпо из райцентра, в караване у него было два быка и восемь оленух. Мы каждого оленя по очереди привязывали к дереву, клали ему на спину козью шкурку, закрывали ее лоскутом брезента, а уж потом Борони Бог сам начинал крепить вьючные сумы-потакуи на маленьком седелке, сделанном из двух дощечек. Кольча быстро освоился с этим не столь уж хитрым делом, осмелел и вьюном вертелся между оленей, убедившись, что это совершенно безобидные животные.
— Модэ-модэ! — то и дело покрикивал он на них, как заправский орочон. — Тхой, тхой!