Сняв шляпу и плащ, Икар переобулся в мягкие домашние шлепанцы. Маминого сиреневого кардигана на вешалке не было. Не было и серых с графитовым отливом туфель. Небось, в магазин вышла: он ведь, растяпа, не предупредил, что заявится обедать. Ладно, что мы, сами не разогреем тарелку супчику? У мамы холодильник всегда набит битком. «Запасы по норме!» – шутил отец, вспоминая армейскую службу.
Словно откликаясь, наверху громыхнул отцовский голос. По вайферу разговаривает? Нет, кто-то в гостях. Слов Икар не разобрал, но тон Дедала, когда отец не в духе, был хорошо знаком молодому констеблю. Он двинулся по лестнице на второй этаж, где располагался отцовский кабинет. Ага, уже не голос – голоса. Визитер отвечал тихо, размеренно, звуки вязли в стенах, дверных и оконных рамах, в воздухе. Икар скорее угадывал человеческую речь, чем действительно ее слышал.
Врываться к отцу поперек разговора? Нога замерла в сантиметре над ступенькой. У отца гость, они беседуют в кабинете. Кажется, отец раздражен. И что с того? Твое ли это дело, синяк?! Опять суешь нос во все дырки?!
– Да, жалею! Жалею!
Смутное бормотание.
– Ничего! Еще не поздно…
Отец не просто раздражен, отметил Икар. Отец в ярости! А гость сидит, не уходит. Вдруг отец вышвырнет его? Спустит с лестницы?! Он же под следствием! Только заявления о рукоприкладстве нам не хватало!
Зашелестел, забубнил гость. Какие там слова – интонаций, и тех не разобрать. Дверь, подумал Икар. Дверь кабинета закрыта. Нет, я не крадусь. Просто тапочки мягкие, а на лестнице ковровая дорожка. По коридору, опять же, ковролин, до самого кабинета. И шлепанцы совсем не шлепают, зря их так называют…