Сначала они съели суп-лапшу. Он был прозрачный, блестки жира светились на солнце, но самой лапши было мало, на донышке тарелки. Талиб, не торопясь, стараясь не обогнать Федора, съел все, что ему дали, и собирался уже встать из-за стола, как вдруг рослая женщина, сидевшая до сих пор по другую сторону стола и смотревшая в стену за спиной Талиба, порывисто вскочила, убежала и вернулась с двумя плоскими тарелками, на которых лежали куски жареного мяса с румяной картошкой. Вот тут-то и выяснилось, что ножи были очень тупые. Дядя Федор никак не мог разрезать кусок, и тогда Талиб вытащил из-под халата свой узбекский пчак - ножик, подаренный отцом. Каждый взрослый узбек носит такой нож на поясе, им он режет дыни и арбузы, мясо, морковку для плова или лук.
- Пожалуйста, - протянул Талиб свой нож Федору. - Мой острее. А ваши я наточу на кирпиче.
Федор ничуть не удивился, разрезал мясо и вернул нож Талибу.
- Отличный нож. Отец делал?
- Да, - сказал Талиб. - Возьмите его себе.
Федор отказался. Он брал маленький кусок мяса вилкой, намазывал его толстым слоем горчицы, густо посыпа?л солью и отправлял в рот. Талиб поступил так же, но женщина сказала:
- Мальчик, не надо во всем подражать дяде. Есть столько горчицы - дурная привычка.
Талиб охотно послушался, ибо горчица только портила, по его мнению, замечательно вкусное жареное мясо. Потом дали компот из свежих яблок.
Хозяйка дома так же молчаливо, как она делала все, убрала со стола, Федор пересел на диван, усадив Талиба рядом, вынул трубку и стал ее сосать.
- Отдохнем немного, а потом я тебя домой отвезу.
Талибу надо было спешить, потому что солнце уже спряталось за деревья сада. Теперь темнеет рано, дядя, наверно, вернулся уже из лавки и ждет. Однако, узнав, что его отвезут домой на мотоцикле, Талиб готов был ждать еще сколько угодно. Шутка ли сказать, вернуться в свой квартал на мотоцикле с человеком, с головы до ног одетым в сверкающую кожу.
- Понимаешь, - начал послеобеденный разговор Федор, - вот эта женщина, Олимпиада Васильевна, очень хороший человек - ее родной брат со мной на прииске работал, завалило его породой, - но она не понимает, что он погиб не зря. Ему дали шесть лет каторги за подпольную типографию. Напечатал он всего тысячу или чуть больше листовок. И погиб. Она говорит, зря погиб. Не понимает, что ату тысячу листовок прочли, может, пять тысяч человек. Эти пять тысяч узнали правду о царизме и стали, может, революционерами.
Понимаешь, все в жизни в конце концов делится на две части: на революцию и контрреволюцию. Рабочие, крестьяне, солдаты, часть трудовой интеллигенции и другие - это за революцию. А богатеи - купцы, баи, по-вашему, торгаши разные, фабриканты, полицейские, офицеры и генералы - это контрреволюция, враги трудовых людей, таких, как твой отец, как я, как те солдаты, с которыми мы сегодня обыск делали. Понимаешь?