— Спина! — рычит она. — Проклятая спина!
Но боль окупается: она удержалась на ногах и оставшиеся ступеньки преодолевает осторожно. Клод, занятый чем-то у раковины, делает паузу, чтобы издать сочувственный звук, и возвращается к своему занятию. Как он сказал бы, время — деньги.
Она рядом с ним.
— Голова, — шепчет она.
— И у меня. — Потом показывает ей: — Думаю, это его любимое. Бананы, ананас, яблоки, мята, пшеничные ростки.
— «Тропическая заря»?
— Ага. А вот эта штука. Бычиная доза.
— Бычья.
Он сливает две жидкости в блендер и нажимает кнопку.
Когда шум затих, он говорит:
— Поставь в холодильник. Я сделаю кофе. Спрячь эти бумажные стаканы. Не трогай их без перчаток.
Мы у кофемашины. Она нашла фильтры, засыпает ложкой зерна, наливает воду. Все идет хорошо.
— Вымой кружки, — говорит она. — И ставь на стол. Приготовь все для машины. Перчатки Джона — в чулане. Надо смахнуть с них пыль. И где-то там пластиковый пакет.
— Ладно, ладно. — Клод вылез из постели задолго до нее и раздражен указаниями.
Я стараюсь следить за их разговором.
— Банковские выписки и эта штука — на столе.
— Знаю.
— Не забудь чек.
— Не забуду.
— Помни́ его немного.
— Уже.
— В своих перчатках. Не в его.
— Да!
— На Джадд-стрит ты был в шляпе?
— Конечно.
— Положи туда, где он ее увидит.
— Положил уже.
Он у раковины, моет заскорузлые чашки, как велено. Она не реагирует на его раздраженность, добавляет:
— Надо здесь прибраться.
Он хрюкает в ответ. Безнадежная идея. Хорошая жена Труди хочет приветствовать мужа в чистенькой кухне.
Но ничего из этого не выйдет. Элоди знает, что отец должен сюда заехать. И, может быть, еще полдюжины друзей знают. Весь Лондон с востока до севера укажет пальцем над трупом. Вот вам премиленькое folie à deux[13]. Может ли моя мать, ни часу в жизни не работавшая, справиться с ролью убийцы? Тяжелая профессия — не только в смысле планирования и исполнения, но и в смысле последствий, дальнейшей карьеры. Задумайся, хочу я ей сказать, — ладно не об этике — о неудобствах тюремного заключения, или чувстве вины, или и того и другого… о бесконечных часах, и в выходные дни тоже, и каждую ночь, пожизненно. Ни прибыли, ни пенсии, ни льгот, а только сожаления. Она совершает ошибку.
Но любовники повязаны, как могут быть повязаны только любовники. Сейчас возня на кухне их успокаивает. Они убирают со стола вчерашний мусор, сметают в сторону объедки на полу, потом — опять болеутоляющее с глотком кофе. Вот и весь мой завтрак. Они соглашаются, что в окрестностях раковины ничего уже сделать нельзя. Мать невнятно дает указания и инструкции. Клод по-прежнему немногословен. Каждый раз обрывает ее. Возможно, у него закрадываются сомнения.