От стараний и забот у Наташи еще в третьем классе появилась на лбу глубокая морщина, что повергло меня в не менее глубокие размышления: что лучше — быть отличницей и иметь морщину на лбу или не иметь морщины и не быть отличницей?
Я не была отличницей. Не потому, конечно, что сама выбрала этот удел (в конце концов, морщина меня бы не очень беспокоила: все равно у меня на лбу челка), а просто уж так получилось.
До сегодняшнего дня Наташа не обращала на мою особу никакого внимания. Она вообще ни на кого не обращала внимания, кроме Марика. Марик не был отличником, но зато он был изобретателем. Так, он собрал радиоприемник в спичечном коробке, и на уроке физики все по очереди прикладывали коробок к уху и слушали музыку. Марик так рьяно занимался электричеством, что однажды его чуть не убило током. По этому поводу говорили, что он, когда его тряхануло, свалился в погреб и только поэтому остался жив: ведь в погребе вокруг — земля, и ток ушел в землю.
Учительница физики очень ценила Марика и однажды, когда он из-за небольшого роста не мог дотянуться до форточки, сказала: «Мал золотник, да дорог». У Марика было два прозвища: Изобретатель и Американец. Ну, первое ясно за что.
А второе, видимо, за то, что он носил спортивную курточку с молнией, которую почему-то называл не молнией, а американским запором.
Его дружба с Наташей возникла неожиданно. И я случайно оказалась тому свидетелем. В тот день Наташа дежурила и на перемене выдворяла всех из класса. А Марик сидел за партой и что-то писал. И тогда Наташа наклонилась над ним и сказала ласково: «Черненький, не хочешь ли беленького?»
Фамилия Марика была Чернов.
Почему-то эта фраза повлияла на Марика так, что он сразу же влюбился в Наташу. Не знаю, как Наташа, а я поняла мгновенно.
Наташа-отличница и Марик-Американец дружили открыто, не таясь. Вместе бегали на каток, гоняли на велосипедах, готовились к экзаменам. И вдруг… Какая кошка пробежала между ними? И почему Наташа выбрала именно меня? Выходит, я могу заменить Марика?
— Так, значит, согласна, — спросила Наташа утвердительно, накручивая на палец кончик моего пионерского галстука. — Значит, так! Занимаемся у меня. Ровно в восемь, как в школе. И чтобы без опозданий.
Наташа, как мне показалось, с неохотой отпустила мой галстук, отчего он свернулся трубочкой, и отошла от меня.
И вот утром следующего дня я шла к Наташе. Какое-то странное чувство переполняло меня. Я волновалась так, словно шла не на соседнюю улицу, а уезжала в другой город, и теперь — прощай, прежняя жизнь. А что еще будет в другой, новой? Был май, и все вокруг цвело. Цвел старый куст сирени у нашего крыльца. Цвели яблони. И я проходила сквозь розовые, сиреневые, белые облака, как самолет.