«То, что наступило в России – это и есть реакция в чистом виде.
Вокруг мутно и тихо, как на дне.
Говорят только те, кого собираются посадить в тюрьму. Остальные молча смотрят в сторону с разными чувствами».
И дальше Захар красочно перечисляет тех, кто и как молчит. А если не молчит, то – «Новодворская что-то говорит, но получаются сплошные каляки-маляки»; «И Собчак замолчала: говорит что-то, а сама замолчала. Может, целуется? Канделаки замолчала: тоже, наверное, говорит, но – тишина, ничего не слышно. Замолчал Доренко – раскрывает зев, чтобы издать рык – а раздаётся шип, как из пробитой шины. Он вращает глазами, пытается заглянуть себе в рот, а сам не может; птичка пролетает мимо, он просит птичку жестом, указывая рукой в рот: что там, птичка, где мой рык? – птичка долго кружит возле его головы, потом говорит нараспев: «Ну, ни хре-на се-бе!» – и улетает.
Передовицы Александра Проханова пишет эхо Александра Проханова, которое специальным прибором находят в редакции газеты «Завтра» и тащат за язык из-за батареи».
Ну, с одной стороны, Прилепин прав. Ощущение тишины есть. Правда, ощущение такое появилось у меня лично с год назад. Года полтора назад его не было. А тогда «десятые» как раз и начинались. 2011-й год…
Начинались «десятые» неплохо. Обнадёживающе. С надеждой на перемены.
История редко даёт шанс изменить политическую жизнь в стране малой кровью. И почти никогда оппозиция не может воспользоваться им, понять, что эти два-три дня в череде тысяч дней и есть те самые, ради которых оппозиция и существует.
Так случилось и в первых числах декабря 2011-го. Впервые, пожалуй, с октября 1993-го большое число людей поднялось и вышло на улицу. И что? В Москве в самый решающий день, 10 декабря, эти десятки тысяч «либеральные вожди», как называет их Прилепин, увели с центральной площади Революции на заднюю Болотную. Возле памятника Карлу Марксу осталось человек двести во главе с Эдуардом Лимоновым. Покричав злые лозунги, эти двести разошлись; некоторые поспешили на Болотную посмотреть, как там.
А там тоже ничего не было. Тоже покричали, поугрожали режиму и разошлись. А потом наступила реакция.
В своей статье Захар вспоминает о Лимонове: «Лимонов так долго терзал либеральных вождей, что вождей стало жалко, хотя я тоже в своё время их не любил и много писал об этом. Конечно, их надо как-нибудь убить. Но разве их убьёшь, ударив сорок раз газетой «Известия» по голове? Отец Эдуард скажет: надо, чтоб дошло до самых тупых.
Лимонов хочет, чтоб до всех дошло – а они не усваивают вовсе».
Да, терзаниями «либеральных вождей» на страницах «Известий», в ЖЖ и «Свободной прессе» Лимонов добивается обратного эффекта – их становится жалко. Тем более что к Немцову с Пархоменко, которые уводили людей, Эдуард Вениаминович отмёл и Навального с Удальцовым, которые 10 декабря сидели в специзоляторе. Правда, выйдя на свободу, они пошли к тем десяткам тысяч с Болотной, а не к двум сотням с Революции. И это, видимо, не даёт Лимонову покоя. Со своей известной эмоциональностью он изничтожает всех, кто не с ним, сжигает и сжигает мосты.