– На Руси язычников больше, чем христиан, – сказал Ярун. – Подумай, князь Ярослав. Чогдар сказал верные слова.
– Проливать русскую кровь…
– А чью кровь ты проливал на Липице? – усмехнулся Ярун. – На такое даже татары не пойдут.
– Не пойдут, – подтвердил Чогдар. – Они не доверяют никому и не допустят, чтобы кровные народы сражались друг с другом.
Князь Ярослав не мог решиться на то, чтобы его подданные добровольно пошли сражаться на стороне вчерашних жестоких поработителей. Он ощущал это не просто как нечто глубоко безнравственное, но и как личный неотмолимый грех. И для него, много нагрешившего, преступить через новый, особо тяжкий грех было невыносимо мучительно особенно потому, что выбор он вынужден был делать сам.
– Как скажет Церковь, – наконец вымолвил он. – Как она скажет, так я и сделаю.
Церковь не только поддержала предложение князя о добровольцах, но и весьма обрадовалась. Ее это устраивало едва ли не больше, чем Ярослава: Русь раздирало двоеверие, а отток язычников вселял надежду на окончательное торжество православия. Оставалось склонить к этому татар, но Чогдар не видел здесь особой причины для тревоги:
– Добровольцам верят больше.
А вскоре неожиданно пожаловало татарское посольство. Его возглавлял сам Бурундай, лучший полководец Бату-хана, еще совсем недавно наголову разгромивший войска великого князя Юрия на реке Сити. В этом можно было увидеть как унижение, так и особую честь, и Ярослав предпочел увидеть второе. Даров посольство не привезло, подчеркнув тем самым, что рассматривает Владимирское княжество землей покоренной, но Бурундай лично преподнес князю Ярославу богато изукрашенную ханскую саблю.
– Великий Бату-хан чтит отважных.
Переводил его личный переводчик: округлый чиновник с мягкими жестами и хитрыми глазами. Ярослав, как водится, поблагодарил, восхитился подарком – кстати, вполне искренне, поскольку сабля была и впрямь хороша, – и завел обычный для первого знакомства разговор о здоровье хана, о трудном пути. Бурундай отвечал кратко и вполне вежливо, а потом вдруг резко что-то сказал толмачу.
– Бурундай гневается на меня, что я плохо перевожу, – сказал чиновник. – И просит тебя, князь, позвать своего толмача.
Ярослав хотел было отговориться, что такового, мол, не имеет, но вовремя заметил острый, проверяющий взгляд Бурундая и понял, что хитрить нельзя.
– Посол прав, мой толмач владеет двумя языками одинаково, и это позволит нам лучше понять друг друга.
И повелел позвать Чогдара.
– Скверно, – сказал Чогдар, надевая самую богатую одежду из всех, пожалованных ему Ярославом. – Если Бату-хан посчитает меня перебежчиком, мне несдобровать, анда.