Сухорукова словно ветром сдуло. Не хотел опаздывать к вертолету.
— Вот так дела, — проговорил Борис, — оказывается, нас с тобой, Светлана, разыскивали и обвиняли чуть ли не в шпионаже. Сам Растрига прилетал, он начальник особого отдела воздушной армии. Кузя-то каким фруктом оказался, любыми средствами не гнушается. Растрига упорный мужик, он его по любому засадит, тем более, что его подчиненный замешан. Видишь, Светлана, правильно говорят — сначала работаешь на авторитет, потом он на тебя. Растрига из той же когорты, что и мы с Сухоруковым — кадровый офицер с боевым опытом, такие просто так в сказки не верят. Но капитан Астафьев, гусь лапчатый, он прекрасно понимал, что у него дешевый фальсификат, но пошел на это. Нет, здесь не родственные связи, тем более дальние, не Кузнецов его уговорил. Он, конечно, подтолкнул к преступлению и не слабо, но где-то Сухоруков ему лично дорогу перешел и сам не заметил. Причем так перешел, что ненависть глаза застилала и ум туманила, иначе его действий не объяснить. Ладно, Растрига разберется, как нам Сухорукову помочь? Взрослый мужик, а втюрился, как пацан, что делать будем, Светлана?
— Что тут сделаешь, Боря, сам подумай, — ответила она неопределенно.
— Как что? Помогать другу надо. Я понимаю, что сердца ниточкой не свяжешь и не скрепишь, а то разрезал бы и пришил, делов-то… Она здесь, он там, как то их сводить надо вместе, чем чаще станут общаться, тем больше шансов на успех.
— Это все слова, — ответила Светлана, — хорошие, заботливые, но слова. Что мы реально можем сделать? Прийти к Василисе и сказать, что ее Миша любит? Ты себя в этой роли представляешь? Тем более, что у нее еще траур в сердце не кончился. Не знаю… поживем — увидим.
Василиса сразу поняла, что пришедший мужчина ею заинтересовался. По глазам поняла, по виду. Увидел и встал, как вкопанный, осталось еще только слюни пустить, уже с сарказмом думала Василиса. Но быстро выбросила эту чушь из головы, не волновал он ее, не билось сердечко, не стоял перед глазами образ. О другом думала она постоянно и как быть, тоже не знала. Не было бы Светланы — нашла бы причину приходить иногда, а там, глядишь, и сладилось бы все.
Уже жалела Василиса, что раньше не уехала из Грязновки. Может быть не со Светланой, а с ней был бы сейчас Борис. Сорок лет, а она как девчонка в первый раз, словно и мужа не было, и детей. Плакала ночами в подушку, била ее кулаками в отчаянии, представляя, что он обнимает сейчас другую.
Изменилась Василиса, очень сильно изменила ее безответная любовь. Единственное утешало, что прячется она за трауром, как за ширмой, готовая петь и танцевать с ним, убежать на край света и утонуть в любви.