Гонимый чувством, что обязан дойти до конца некогда избранного пути, проскочив по возможности через никчемные этапы ― такие, как воспроизведение реальности через копирование, ― Ху, живущий в Калифорнии, не перестает наведываться во Францию, теша себя уверенностью, что если разгадка и ждет его, то именно там, да и не было уже времени на обходные пути. Больной художник пересекает Атлантический океан чуть ли не ежемесячно, летает дневными рейсами, чтобы иметь возможность понаблюдать лишний раз за игрой оттенков церулеума в небе над Атлантикой, которые давно и безуспешно изучает в холстах французского мариниста Будэна. И в конце концов, чтобы не тратить последние силы на многочасовые перелеты, в Бретани, на побережье Бискайского залива, Ху приобретает недвижимость ― рыбацкую «хижину» с видом на океан. Из окон дома открывается вид на ту самую бухту и скалистый берег, изображенные на одном из холстов Будэна, над которым Ху промучился не один год ― по заказу, так и оставшемуся невыполненным.
И вот в одно сентябрьское утро, будучи уже на исходе сил, стоя перед окном с видом на океан, Ху прозревает. Вся его жизнь, проведенная в плену мелких людских страстей, прикрываемых, как положено, громкими фразами, обыкновенной нуждой и идеями, чаще всего чужими, в которые сам он никогда по-настоящему не верил, и вот теперь даже остаток жизни, «голый край, на который не хватило краски» ― всё это было ничем иным, как «абсолютизированием не абсолютного». Стремясь постичь окружающий мир через отображение, в какой-то мере машинально, с максимальной достоверностью копируя его, а затем, когда стало ясно, что и этот подход ни к чему не приведет, для упрощения решив снимать «копию с копии», сделанной кем-то до него, Ху понял главное. Бездонность мироздания, с мириадами деталей, из которых оно состоит, невозможно передать при помощи ограниченных средств и за ограниченный отрезок времени. В мире всё единично. Даже он сам ― неотъемлемая часть окружающего мира, деталь морского пейзажа, того, что простирается за окном перед его глазами. А пейзаж ― это мизерная деталь его самого.
Впервые всё сливалось в сознании художника в одну цельную картину. Время ― вот где первопричина заблуждений, вот где замаскирована настоящая яма. Ведь в действительности время ― не более чем условность. Эта условность и приводила к путанице, потому что подразумевала первичность одних вещей по отношению к другим. Стоило это понять, как стало невозможным цепляться за жизнь, измерять ее, опять же, временным аршином. Это казалось отныне бессмысленным малодушием…