— Тогда лучше, чтобы некоторых не хватало, ― вставила Пенни.
— Да, ничего другого не остается, ― согласилась Анна, и тут я почувствовал, что всё это было сказано не просто так. ― По-моему, нет ничего важнее, чем покой, ― выдала Анна новую сентенцию. ― Это какая-то философская категория. Или даже одна из главных, забытых добродетелей… Даже в праздности нет ничего предосудительного. Да-да, я в этом уверена! Но так трудно это объяснить на словах… Наблюдать за небом, за природой и даже вслушиваться в городской шум за окном…
Вряд ли она задавалась целью произвести на нас, и особенно на меня, впечатление, но тонкости ей было не занимать; меня она видела насквозь, прекрасно знала, как добиться моего доверия.
— Человек всегда в чем-то ограничен, ― добавила она. ― Поэтому тот, кто по-настоящему умен, никогда не бывает нервным… не может сидеть на иголках. Понимаете, что я хочу сказать?.. В конце концов, ум дает дополнительное знание о жизни. С которым приходит некоторое безразличие… к раздражителям и вообще. Он дает покой и даже смирение. Не согласны?
— В идеале, вы абсолютно правы, ― поддержал я. ― К этому невозможно не стремиться. Если имеешь голову на плечах… Но вряд ли можно рассчитывать, что удастся прожить в такой нирване всю жизнь.
— Если думать, как вы, значит заведомо отказывать себе во всем. Даже в элементарном… В элементарных удовольствиях, если хотите. Без которых… без них всё превращается в противоборство, в усилия над собой, ― быстро заговорила она. ― Не согласны?
— Не понимаю взаимосвязи, ― помедлил я.
— Да нет, я не о плотском говорю. Удовольствие… Боже, какое слово!.. Ну, если хотите, положительные эмоции, они бывают разными. Бывают и глубокими, утонченными. Обходиться без этого нельзя. Это вредно. Вот, что я хочу сказать. Понимаете? ― Анна обращалась ко мне одному, но Пенни, погруженная вдруг в рассеянность, за ходом дискуссии больше и не следила.
— В строгом смысле слова, всё это полезно для тела, для нервной системы и даже для психики, ― сказал я. ― Но для личности разрушительно. В этом сложность.
Своими голубыми глазами ― на дне их темнело недоумение ― Анна подталкивала меня к дополнительным объяснениям.
— Нужно знать, чего хочешь, ― добавил я. ― Если вы готовы к этому, готовы променять личность на здоровье… то незачем ломать голову. Если нет, то лучше всё взвесить. Душа, по-моему, вообще питается одной неадаптированностью к окружающему миру. К тому, во что ее постоянно тычут носом. Хотелось бы верить в обратное, но увы…
С минуту мы все молчали. Пенни докуривала папироску. Анна уже думала о чем-то своем. Затем она тем же простодушно-вызывающим тоном поинтересовалась: