К собственному удивлению, я, какая-то едва заметная частица меня, испытывает жалость к тому монстру, который называется моим отцом. Шестнадцать лет он прожил под бременем вины за совершенное им преступление. Изо дня в день ему приходилось смотреть на своего больного сына и думать: это я виноват.
Но изо дня в день ему приходилось смотреть и на свою дочь и думать: я хотел убить ее и промахнулся.
Я чувствую, что меня тошнит.
Одного понять не могу.
– И ты простила его?
Она надолго умолкает, вписываясь в извилистый поворот рядом с башней из морских водорослей.
– Нет, – шепчет она наконец. – Но решила, что лучше все же сохранить семью. – Она глубоко вздыхает. – Рауэн, я понимаю, что тебе хочется поговорить об этом более подробно, но сейчас не время. Прошлое все равно не изменишь. Но его… нужно понять. Слушай меня внимательно. В рюкзак тебе я кое-что положила. То, что нашла дома давным-давно, вскоре после твоего рождения. И это… это переменило мой взгляд на мир. Это заставило меня поверить в… У-упс!
Впереди вспыхивают зелено-голубые огни пропускного пункта зеленорубашечников. Мы только что свернули на одну из радиально расходящихся от Центра дорог, связывающих одно кольцо с другим. Переулков тут нет, а сама дорога такая узкая, что по ней едва-едва проезжает машина вроде нашей. Можно было бы избрать кружной путь, но тогда сразу бы стало ясно, что мы избегаем проверки. За нами бы тут же бросились бы в погоню.
По лицу матери я вижу, что она лихорадочно ищет выход и больше всего ей хочется пуститься наутек. Ну, не знаю. Будь я на своих двоих и одна, наверное, бы так и поступила. Но машины здесь устроены так, что больше двадцати пяти миль в час скорость не развивают, а если бросить машину, боюсь, она за мной не угонится. К тому же ничего не стоит узнать имя владельцев машины.
Но мама все же находит решение.
– Притворись спящей. Опусти пониже шляпу и прижмись к задней двери. А я попробую их заболтать. – Она слабо улыбается. – В конце концов, я служу в Центре и у меня есть друзья – большие шишки. – Да и упоминание имени отца наверняка сыграет свою роль. Вот ирония судьбы: на этот раз он и впрямь может спасти мне жизнь.
Я верю в то, что план сработает. Я знаю, что на зеленорубашечников всегда производит впечатление удостоверение Центра. И все же, сворачиваясь калачиком в машине, я чувствую, что меня начинает трясти. Мы медленно приближаемся к пропускному пункту. Он еще так далеко, что, кажется, глупо было бы не развернуться и не поехать назад, но мне остается положиться на маму.
Сбрасывая скорость в виду барьеров и мерцающих огней, мама негромко разговаривает со мной.