— Отставить дозор, — отрезал Мизгирь, когда Кайзер спросил, почему командир не отпускает его в город одного. — Ладно, найдешь ты водяную скважину, а тот, кто ее захватил, откажется с нами делиться. И что дальше? Пока ты вернешься, пока мы соберем отряд и дойдем до скважины, ее хозяева займут оборону. Так не лучше ли сразу нагрянуть к ним скопом и во всеоружии, чтобы в случае конфликта сходу вышибить их оттуда?
— Да я не против, командир, — пожал плечами зам. — Просто у нас не так уж много боеспособного народа. Не хотелось бы дробить силы, пока не выясним, что ждет нас в Погорельске.
— Ну мы же не бросим людей в чистом поле, — возразил комвзвод. — Пусть ждут нас на старом кирпичном заводе. Он стоит на возвышенности, в его развалинах можно закрепиться и отстреливаться, если кому-то вздумается на нас напасть.
— Ты говоришь про руины на холме около шоссе?
— Они самые. А по другую сторону дороги холм, на котором похоронили Дерюгу-младшего.
— Понятно… Да, удачное место, чтобы держать оборону. Надеюсь, там сейчас никто не кукует. Не хотелось бы ни с кем ссориться раньше времени.
— На старом кирзаводе и прежде нечего было делать, а теперь и подавно, — ответил Мизгирь. — Ни воды, ни дров, ни теплых помещений там нет. Воевать в тех руинах еще можно, но жить — это вряд ли.
— Ладно, сориентируемся, — кивнул Кайзер. — Сколько человек планируешь взять с собой в город?
— Кроме тебя еще четверых. Этого хватит, — прикинул капитан. — За главного оставлю Боржоми. Он ногу натер, так что пусть передохнет и заодно побеспокоится об охране лагеря. А Илюха пусть бегает у него на подхвате.
— Я тоже останусь, — подал голос полковник. — Вымотался я что-то вконец. Боюсь, оказаться вам в городе обузой. Лучше посижу и понаблюдаю за округой — все больше пользы принесу.
— Хорошо, Мурат Антонович, как скажете, — не стал спорить Мизгирь. Горюев и впрямь выглядел неважно. Сказывалась физическая усталость, но больше, конечно, усталость моральная. Полковник изменился, и не в лучшую сторону. Раньше это был бодрый пожилой человек, казавшийся заметно моложе своих шестидесяти с гаком лет. Однако за минувшие дни он не только словно бы наверстал это отставание, но и вырвался вперед. Ненамного, но этого хватило, чтобы все, кто его знал, чувствовали жалость при взгляде на его небритое осунувшееся лицо.