— Надо же, не боится одна возвращаться ночью домой, — сказал кто-то рядом, на тротуаре.
Карианна вздрогнула, потом разглядела, кто это, и, насупившись, стиснув зубы, продолжала идти вперед.
— Ах, как торопится, — продолжал голос, вздохнув. — Но от меня, сама знаешь, отделаться нелегко.
— Хотя и возможно, — подхватила Карианна. — Я уже много лет не видела твоей мерзкой рожи.
— Ты просто держалась в рамках, — закивали ей с тротуара. — Только за все нужно платить. И тебе это прекрасно известно.
— Подумаешь, стишок! — отозвалась Карианна. — Стоит ли поднимать шум из-за такой ерунды?
— Уговор дороже денег, — заметил он. — Можешь по крайней мере уделить мне несколько минут для беседы.
Они уже вошли в парк, и Карианна остановилась под фонарем и посмотрела вниз, на того, с кем разговаривала.
— Тогда давай побудем здесь, на свету.
— Неужели боишься темноты? — спросил он. — А ведь, кажется, ты из тех, что умеют отбиваться руками и ногами.
— Я приберегаю такие меры на крайний случай, — сказала она и села на траву.
— Ну и ладно, — покладисто проговорил он. — Здесь так здесь. Ясно, что ты предпочитаешь не тащить меня домой к своему хахалю.
Он стоял перед Карианной, косматый и сгорбленный, росточком ей до колен, и сверкал своими желтыми глазами, похожими на две золотые монетки. От него исходил специфический запах, она не могла разобрать какой.
— Ты даже не понимаешь, что натворила в этот раз, — сказал он и, задрав ногу, почесал подошву.
Карианна никогда не видела его обутым.
— Ничего я такого не натворила, — отвечала она. — Подумаешь, ушла пораньше из гостей. Что тут такого?
— Ты заколдовала четырех Мовинкелов, одного Лёве, одну Стеен и одного Магнуса, заманила их души в гору Пиннерудберга, — объяснил он.
— Магнуса? — удивилась она. — Я про Бьёрна ничего не говорила.
— Одно дело — говорила, а другое — думала, — сказал он. — Чем же они тебе не угодили, эти Мовинкелы? И разве это честно-благородно — оставить их до конца жизни мыкаться без души?
— Невелика беда, — заметила Карианна. — Она им была только в тягость.
— Очень возможно, — согласился он. — Но как бы у тебя ни болели зубы, это не значит, что они тебе никогда больше не пригодятся. А в Пиннерудберге от этих семи душ никакого проку.
— Зато и вреда тоже никакого, — отвечала она.
— Ну что ты такое говоришь, — вздохнул он, усаживаясь напротив Карианны по-турецки. — Если у тебя потерялась душа, ты будешь всю жизнь не находить себе места и, сам того не ведая, искать ее.