— Так ты… э-э… по-русски совсем не понимаешь, да? — осмелился спросить Бергман, когда они вдвоем уже вышли на крыльцо.
Капитан покачал головой.
— Ot-shen’ slozhno, — с ужасным акцентом и запнувшись в одном слове произнес он. — Жена пробовала научить, но слабо что получается.
— Она у тебя из Союза?
— Нет, ты что! — заулыбался Крот. — Из Эстонии. Красивая… но это я хвастаюсь. Да, так что эстонский оказалось проще выучить. Я эту кириллицу вообще не понимаю.
— Ну ничего, научишься. Кстати, пойдешь со мной людей в группу набирать? — Бергман с надеждой посмотрел на капитана.
Крот сел на удачно подвернувшуюся под пятую точку скамейку и принялся раскуривать извлеченную из нагрудного кармана сигару. Лейтенант тоже вынул курево и расположился рядом, ожидая ответа.
Пару минут офицеры молча пускали дым, а потом Крот, потянувшись, посмотрел на Бергмана.
— Увы, нет.
— Значит, мне все придется самому, да?
— А что в этом плохого? — усмехнулся капитан, поправив повязку. — Ты ведь наверняка служил. Служил?
— Служил.
— Тогда разберешься. Потом притремся друг к другу. Заметано?
— Ладно, — сказал лейтенант, и рукопожатие закрепило этот своеобразный договор.
Прибыв в расположение учебно-тренировочной бригады, Эрвин отправился к начальнику лагеря с предписанием о формировании своей спецгруппы.
Поднявшись на крыльцо штаба, он глянул на часы. Было без четверти одиннадцать. Затем окинул взглядом ровный и залитый солнцем плац, засучил рукава и потянул на себя дверь. В проходе его встретил дежурный по штабу. Низенький крепыш с бычьей шеей, располагающей внешностью и нашивками ефрейтора преградил дорогу и потребовал пропуск, которого, естественно, у лейтенанта не оказалось с собой.
Бергман посмотрел на дежурного сверху вниз, надеясь, что тот отступит перед бравым младшим офицером, но парень оказался крепок и выдержал суровый взгляд. Он не сделал ни шагу назад.
— Нет у меня никакого пропуска, — сказал Бергман, похлопав себя по карманам.
Стоит сказать, что дежурные наделялись относительной властью и могли послать, а то и отправить на «губу» чрезмерно ретивого солдата или офицера, которые нарушали дисциплину, не считаясь с внутренним уставом лагеря. В карих глазах дежурного блеснул озорной огонек, — а что, сидишь себе тут и со скуки дохнешь.
— Тогда разворачивайся на сто восемьдесят и дуй отсюда, — мотнул головой дежурный.
Это был верх наглости. Бергман вспылил в ту же секунду. «Чтобы какой-то необстрелянный воробей мной понукал?!» — мысленно возопил он. Это потом, спустя некоторое время, он научится контролировать свои эмоции…