Она долго не могла достать сигарету, потом долго мучила зажигалку и наконец поднесла ее к фильтру. Сивков резко задул пламя и, перегнувшись через стол, отобрал сигарету.
— Светленькая, не надо нервничать. Ты просто устала. Она всхлипнула. Сивков осторожно погладил ее волосы, потом поднял на руки и долго носил по комнате, укачивая, как ребенка.
Он уезжал через три дня, рано утром. Света его не провожала. На платформе рябили многочисленные лужицы. С крыш вагонов капало. В тамбуре наследили, и проводница ворчала.
Этот дождь он привез с собой. Лил целую неделю. Работы в поле пришлось прервать, а людей отпустить в отгулы.
На потолке комнаты приезжих образовалось большое серое пятно с желтыми краями. Он уже несколько раз просыпался, но, увидев пятно, снова закрывал глаза. Около пяти он пересилил себя и встал. Сосед Гошка ушел на рыбалку в его сапогах, гошкины были дырявые и на два размера меньше. В комнате стоял сырой и тяжелый дух. Он посмотрел на тарелку, заваленную окурками, но не тронул ее и вышел на улицу. От чистого, промытого воздуха закружилась голова. Тучи разогнало, и небо слепило непривычной синевой. На тротуары уже натащили грязи. То прижимаясь к забору, то прыгая с доски на доску, он добрался до столовой. После двадцатичасовой игры в преферанс и нескольких бутылок «Гратиешти», которое он разбавлял крепким чаем, аппетита не было. Торопливо, без хлеба, вычерпав из рассольника жижицу и поковыряв котлету, он подошел к буфетчице и велел ей передать рабочим, чтобы завтра выходили. Тоська попробовала сделать непонимающее лицо, но Сивков погрозил ей пальцем и отвернулся. В клубе шел старый фильм. На двери бильярдной висел большой зеленый замок. Возвращаясь домой, сколько ни прыгал, сколько ни старался выбирать места почище, — все равно устряпал брюки по колено. После улицы воздух в комнате казался еще тяжелей. Он хотел разуться, но увидел на полу ошметья засохшей грязи и пошел прямо в ботинках. Снова попалась на глаза тарелка-пепельница. Он уже собрался идти к хозяйке за веником, но вернулся Гошка. Лицо у него было виноватое. Он мялся возле двери и рассеянно улыбался.
— Понимаешь, старик…
— Ладно, только свои заклеить пора.
— Да, конечно, обязательно, завтра заклею, понимаешь, такое дело…
Сивков увидел его бегающие, блестящие глазки и все понял.
— Иди к черту! Надоело, никуда я не пойду!
— Левчик, это не по-мужски. Когда тебе нужно было, я же не рассуждал. Понимаешь, мокро везде.
Сивков стал молча переобуваться, а уже с порога брезгливо посмотрел на стол и растерзанные кровати.