— Мышь… забежала, — пролепетала она испуганно первое, что в голову пришло. Мысли фыркали и бурлили, как кофейная машина в кабинете у директора. — Извините…
Михаил посмотрел на Айкины носки и задумчиво кивнул.
— Мышь? Да, понимаю. Друг рассказывал, что они иногда прячутся за подвесным потолком. Я напишу заявку в службу, Алла, не беспокойтесь. Всех потравят. А теперь спускайтесь со стола, пожалуйста, — добавил он предельно любезно, с опаской косясь на швабру.
Теперь у Айки даже уши покраснели.
А выдуманную мышь стало жаль до слёз.
— Не надо в службу… Я её лучше сама поймаю и в банку посажу. Буду сухариками кормить.
Сказала — и кубарем скатилась со стола, подхватила кроссовки. И так, со шваброй в одной руке и обувью в другой, пробежала по коридору до приёмной. Директор стоял в углу, у кофемашины, и смаковал первую, самую крепкую порцию.
— Доброе утро, — кивнул он, как ни в чём не бывало. — Вижу, сегодня вы своим ходом? — предположил он, глядя на швабру. Айка не поняла, но на всякий случай кивнула. — Кофейку с дорожки?
— Очень кстати будет, — от души призналась она и села за свой стол, чтобы наконец-то обуться. Директор невозмутимо кивнул и защёлкал кнопками.
Работы в тот день привалило вдвое больше обычного. Айка печатала столько, что руки онемели до локтей, а от телефонной трубки ухо разболелось. Перед глазами цифры и буквы плясали ламбаду, а заглавная «т» каждый раз безжалостно напоминала о швабре, так и забытой в углу. Михаил неизменно косился на неё, проходя через приёмную, но милосердно помалкивал.
Премию вернуть не обещали, но с надбавками дело вроде как утрясли; Ольга Павловна продолжала ворчать, Иринушка порхала из кабинета в кабинет, и рукава её красной шёлковой кофточки развевались, точно бабочкины крылышки. Директор почему-то хмурился; во время одной из долгих телефонных бесед за плотно закрытой дверью проскочило зловещее «сократить», а затем и вовсе кошмарное «уволить».
А вечером, проходя мимо кабинета Михаила, Айка снова заметила выпирающую из щелей дрянь — и чуть не расплакалась.
С неба лепил снег с дождём, липкий и вязкий. Дорога под ногами хлюпала. Вытертый до камешков асфальт на железнодорожной платформе влажно блестел и скользил под ногами, словно намазанный барсучьим жиром. В дальнем конце, там, где обычно притормаживает самый хвост электрички, фонарь время от времени выхватывал в мельтешении снега строгое пальто и пижонский шарф.
«Михаил ездит на машине», — напомнила себе Айка нарочно, чтоб успокоиться. Но всё же поёжилась, когда подошёл состав, и пальто с шарфом куда-то исчезли — то ли растворились в свете прожектора, то ли затерялись на перроне.