Мы с Либби садимся на свои прежние места. Я перехватываю мамин взгляд, и она качает головой (она причесывает волосы двумя способами, и сегодня она Мама-с-Высокой-Прической). Может, я и не могу различать лица, но умею определять, если кто-то раздосадован и разъярен, как моя мама. Я вспоминаю, сколько раз она учила меня избегать неприятностей, что люди станут жестче ко мне относиться из-за того, как я выгляжу. Я знаю, что подвел маму, а она скажет, что я подвел сам себя.
Седовласая женщина кладет локти на стол и наклоняется вперед.
– Я не стану отстранять вас от занятий или исключать из школы. Пока что. Вместо этого вы вместе станете выполнять общественные работы, но не в рамках района, а в школе. Вам поручается покраска трибун и шкафчиков в раздевалке. Вашу работу будет контролировать мистер Суини.
Здоровяк кивает нам.
– Кроме того, в течение нескольких последующих недель вы станете каждый день после занятий встречаться с психологом. Групповая речетерапия со все большим успехом применяется во многих школах по всей стране, и я полагаю, что здесь она тоже окажется эффективной. Очень важно, чтобы вы учились на опыте и друг у друга. Мистер Левин… – худой приветливо машет нам ручкой, – специализируется на самых распространенных проблемах, возникающих у теперешних подростков, включая хулиганство, расовые предрассудки и сексуальные домогательства.
Я откашливаюсь, потому что в горле у меня по-прежнему дерет.
– По-моему, несправедливо наказывать ее за то, что затеял и учинил я. Я бы хотел отработать на нас обоих.
– Просто уму непостижимо, – заявляет Либби.
– Что-что?
– Не надо стремиться быть одновременно и негодяем, и героем.
Директриса произносит:
– Спасибо, Джек, но Либби тоже нарушила правила.
Когда мы уходим, я снова пытаюсь извиниться, но отец Либби крепко обнимает ее за плечи и быстро куда-то уводит.
На парковке мама говорит:
– Мы обсудим все это дома, Джек Генри. – Это мое полное имя. Мама не называла меня так Бог весть сколько лет. Она отъезжает, не сказав больше ни слова.
Я отправляюсь прямиком в наш магазин, надеясь проскользнуть внутрь, не попавшись никому на глаза, особенно отцу. Едва я усаживаюсь за стол в конторке, как тут же входит он.
– Я слышал о том, что случилось сегодня. Ты о чем и чем думал, черт побери?
Я отвечаю, что не знаю, что все задумывалось как розыгрыш, но вылилось в действительно идиотскую затею, что я жалею о содеянном, – в общем, повторяю все то, что твердил последние несколько часов.
– Мы с мамой очень тобой недовольны.
Как будто он обязан мне это говорить. Мне хочется сказать: «Вами я тоже очень недоволен», – но вместо этого бормочу: