Все посмотрели на птицу, она в свою очередь оглядела людей.
— Да, он самый. Я нашёл в его клетке вот эту папиросу «Мурсал 55», — Братухин достал её из кармана, показал допрашиваемым, и сам, взглянув на неё, продолжил, — Хм, вроде бы ничего необычного, папироса как папироса, скажете вы, но поспешу вас разочаровать, увы — это не так. Вы, наверное, слышали, что мой дядя, Дмитрий Олегович Костомаров, был достаточно необычным человеком и любил всяческие странности, как вроде собирать древние книги или радоваться простой игре слов и упоминать, что, мол, Дмитрий Костомаров, живёт в Дмитрово; но никто из вас не знает, возможно, только станционный смотритель, что курил мой дядька всегда одни и те же папиросы, а именно «Мурсал № 55»!
Офицер сделал паузу, пристально посмотрев на пленных. Своих чувств они не показывали.
— И, наверное, мало кто из вас знает, что эти самые папиросы, стоили раньше больше рубля за пачку. Так вот, увидев «Мурсал 55» в клетке ворона, я сначала решил, что это станционный смотритель по своей старой привычке «позаимствовал», — особенно выделив это слово, проговорил Братухин, — эти папиросы у моего дяди. Но оказалось, что он не курит, тогда просто наугад я решил спросить курево у вас. И каково же было моё удивление, когда этот деревенский лапоть достал безумно дорогую папиросу из этого малахитового портсигара!
Громко закончил Братухин, со стуком опуская на стол, отобранный у Тихона янтарно-малахитовый портсигар. Во время обыска Фёдор так же изъял у Тихона из-за пояса маленький карманный револьвер, который лежал тут же рядом.
— А знаешь ли ты, сучонок плешивый…
— Александр Григорьевич! — вмешался Егор Гай. — Тут же дамы!
Братухин сделал успокаивающий жест в сторону Гая.
— Знаешь ли ты, — снова начал Братухин, но вдруг осёкся. — Да, собственно, как тебе не знать, что портсигар этот принадлежал моему дяде! Я этот портсигар хорошо помню.
Он поднял коробочку, переливающуюся жёлто-зелёным цветом, на ладони.
— Ведь это вы сгубили Дмитрия Олеговича.
— Ах, — громко ахнула старуха Раиса Мироновна, до того молчавшая, но сейчас как в бреду она, глянув на Тихона, подбежала к офицеру, и заходясь слюной начала выплёвывать проклятия, — Мерзавцы! Мерзавцы! Убей их, убей, — кричала она Братухину, — убей негодяев! Мерзавцам не дожить до рассвета!
— Успокойтесь, — обнимая её толстое тело, поспешил к ней на помощь солдат Егор Гай, — присядьте.
Он отвёл старуху в сторону, но она всё ещё продолжала сыпать проклятия и призывать к казни.
— Я же любила Дмитрия Олеговича, любила его! Всю свою жизнь знала, его лицо, его фигуру и даже в старости любила! Мерзавцы! Казнить их!