Обратив свой взор со старухи на пленных, Братухин продолжал.
— Ну так как? Женщина просит вас, подлецов, расстрелять. Что скажете? Жизнь нынче дёшево стоит — всего один патрон.
Говорить было нечего, но Коля по наивности своей промолвил:
— Не мы это, ваше благородие.
— Да ну! — громко удивился Братухин. — А портсигар скажете: с рук купили?
— Кого-нибудь всё равно пристрелить надо, — сказал казак, — куда нам столько пленных?
— Не беспокойся, Фёдор, пристрелим, — как будто не замечая пленных, говорили они об их участи, — вот только мне сначала выведать хочется, кто и как к этому делу причастен, да и пулю пускать — слишком лёгкая для них смерть, а?
И Братухин расхохотался, заливаясь ядовитым издевательским смехом. Таким же смехом разразился и казак.
— Где твой кнут, тащи-ка его сюда. Высечем для начала этого.
Он указал на Колю.
— Да меня-то, братцы, за что?
— Да для порядку, ты же нам правды рассказывать не хочешь? — спросил Братухин, цепляясь за Колю глазами.
— Да вы, братцы, спросите, что надобно, всё расскажу, как есть, — задыхаясь от волнения, вымолвил Коля.
— Кто такой? — рявкнул Братухин.
— Машинист…
— Уже слышали, звание какое? — торопливо произнёс Братухин.
— Да, какое звание-то? Ей богу, вот святой крест, поезда вожу, а эти ко мне в Каменчугах подсели, говорят, трогай, а то убьём, да помалкивай.
— Молчи, дура, — прошипел на него Нелюбин.
— Молчать! — скомандовал Братухин, вставая из-за стола.
Он встал на расстоянии метра от Нелюбина и, направив в его сторону палец, сказал:
— Будешь перебивать, пристрелю, — затем снова обратился к Коле. — Так ты говоришь, не солдат, а машинист и паровозы водишь?
— Святой крест, — как будто боясь не успеть, торопливо подтвердил Коля.
— Положим, что так, — размышляя, произнёс офицер, — а ты что скажешь, — обратился он к Нелюбину, — тоже машинист?
— Тоже, — грозно пробасил Нелюбин.
— Этого пороть придётся, он так просто не сдастся, — заметил Братухин, кивая головой по направлению к Фёдору.
От Нелюбина офицер перешёл к Тихону и посмотрел на него сверху вниз.
— Ну а ты, урод, что скажешь в своё оправдание? — довольно произнёс Братухин, потешаясь над пленным врагом.
Тихон взглянул на него исподлобья и расхохотался злой, нездоровой усмешкой, от чего Братухин даже отступил на шаг и смешался.
— Где-то я тебя, урода, видел, — задумчиво вполголоса сказал офицер.
— А ты вспоминай, Александр Григорьевич.
Братухин угрюмо сдвинул брови. Глаза его теперь были не так уверены, как прежде.
— Говори, а то стрельну, — пригрозил Братухин, наставляя на Тихона пистолет.
— Стреляй, мне всё равно уже терять нечего, я своё отгулял.