— Отгулял? — удивился Братухин, и тут, поражённый воспоминанием, остолбенел. Зрачок его расширился как от вспышки, глаза пугающе впились в Тихона.
— Да ты же Тихон… Тихон Крутихин, мать твою, как же я тебя сразу не признал!
— Память коротка, — теперь уже не так смело ухмыляясь, ответил Тихон.
Все смотрели на Тихона. Отец Михаил даже вышел из-за колонны, потому что ему было плохо видно. Нелюбин тоже повернул голову, чтобы посмотреть на довольную рожу своего товарища.
— С памятью-то у меня всё хорошо, да вот рожа твоя уж больно пострашнела, — парировал Братухин, — Как же тебя, такого мерзавца, из тюрьмы-то выпустили?
— А к что ж, новые времена настали, начальник, не всё же вам хозяйничать.
— А-а, — протянул Братухин, — теперь ты в хозяева решил записаться. Но-но, вижу, как похозяйничали, да что-то слабоватые из вас хозяева получаются. Бежите так, что только пятки сверкают.
— Ты лучше смотри, чтобы у твоего Колчака не засверкали, — огрызнулся Тихон.
— А ты мне не тыкай! Я для тебя как раньше «ваше благородие» был, так и остался.
— Вы что это, друзья старые? — вмешался ничего не понимающий казак.
— Ага, хорошие, старые друзья, — заливаясь ехидной улыбкой, поддержал Братухин, веселясь от невольной шутки казака. — Видишь ли, Фёдор, когда до войны я был надзирателем первого корпуса Тобольского централа, этот арестант, который представился тебе Тихоном, в нём сидел, да только с рожей у него тогда было получше. Ты где это оспой успел переболеть? — спросил Крутихина Братухин.
— В Орловском, как раз когда от тебя, скотины, перевели, — смело ответил Тихон.
— Что-то ты своего надзирателя плохо вспоминаешь, — с улыбкой заметил Братухин.
— А как же, Александр Григорьевич, — нагло усмехаясь, проговорил Тихон, — ведь вы своей улыбочкой только прикрываетесь, да душонка ваша прогнила не меньше чем моя, не так скажете? Мы ведь с вами одного поля ягоды.
— Так-то оно может и так, вот только ты один важный момент упускаешь, что как бы мы с тобой не встретились — ты всегда пленник, а я твой надсмотрщик. Что в тюрьме арестантом был и на коленях ползал, что теперь ты мой пленник и снова ползать будешь.
Братухин устремил на него свой шалый взгляд.
— А я ведь всегда за правое дело страдал…
— За правое дело? Не смеши, — огрызнулся Братухин, — ты это своим дружкам можешь лапшу вешать, а я то уж хорошо помню, за что тебя к нам отправили. Или думал, я не знаю?
Тихон опустил глаза.
ИСТОРИЯ ТИХОНА КРУТИХИНА
— Вот смотрю я на тебя, Крутихин, и думаю: «Как же замечательно ты придумал политическим арестантом назваться». Да только хрен там! Думал, мерзавец, что о твоих делишках никто не узнает. А я-то знаю! Я всё знаю! Тебе бы на виселице надобно болтаться, а ты с оружием по свету гуляешь…