Какая-то наигранная скромность. Уж ему-то определенно прекрасно известно, как он хорош собой.
Уинтерс как будто прочитал мои мысли и добавил:
– Знаю, меня считают привлекательным мужчиной. – Он произнес это без всякого хвастовства, но и презрения в его тоне не слышалось. – Но когда я смотрю на себя, никакой красоты не вижу. Вижу совсем другое.
Интересно, что же он видит, подумала я, но не осмелилась спросить, поскольку он был целиком погружен в работу, да и спрашивать об этом было бы не слишком вежливо.
Уинтерс продолжал колдовать над полотном. Я поняла, что ошиблась, думая, будто этот сеанс и сама обстановка предоставят мне прекрасную возможность задать кое-какие вопросы. Все его внимание было сосредоточено на портрете, и вывести его из этого состояния казалось очень непросто.
Мистер Уинтерс продолжал творить, и мы оба молчали. Сама я прежде никогда не видела художника за работой, и мне было очень интересно следить за этим процессом, наблюдать за меняющимся выражением его сосредоточенного лица. Постепенно я и сама целиком ушла в свои мысли, убаюканная тихим и нежным шелестом кисти о полотно.
Не знаю, сколько времени я просидела на этом стуле. Наверное, все же очень долго, потому что, когда начала двигаться, почувствовала, что все мышцы мои словно онемели от неподвижности. Свет начал меркнуть, сгущались тени. Надо было еще успеть переодеться к обеду.
Я посмотрела на мистера Уинтерса. Художник подошел к окну. Розовые лучи заходящего солнца окрашивали в нежный цвет лужайки и холмы, и все казалось ярким и бесконечно прекрасным.
– Как красиво, – заметила я. – Наверное, будучи художником, вы смотрите на все это совсем другими глазами.
– Мне никогда особенно не удавались пейзажи, – отозвался Уинтерс, по-прежнему не оборачиваясь ко мне. – Вот люди – совсем другое дело.
– Почему?
Тут он наконец повернулся ко мне лицом.
– Я вижу людей более ясно и отчетливо. Но в каком-то смысле, наверное, разница между пейзажами и портретами не так уж и велика. Все те же изгибы и линии, неотъемлемая опасность.
– Да, наверное, вы правы, – задумчиво протянула я, не совсем понимая смысл его последней фразы. Присущая ему отрешенность постепенно куда-то испарялась. На смену ей пришло выражение глубокой печали. Он уже не выглядел человеком, затерявшимся в каком-то другом мире, скорее – в прошлом.
– С вами все в порядке? – после паузы спросила я.
– Не надо было мне сюда возвращаться, – вдруг выпалил художник. Взглянул на меня, и я была поражена, какое страдание светится в его глазах. – Не надо было, но и не приехать я не мог. Она как магнит, который всегда притягивает, и сил противиться этому просто нет.