Но человечество вечно. Гуманные люди жили всегда — и во времена «Молота ведьм»[293], «Chambre Ardente», инквизиции фанатики не в состоянии были ни на мгновенье смутить дух таких гуманистов, как Эразм, Кастеллио, Монтень. И если другие, профессора Сорбонны, главы церкви вроде Кальвина, Цвингли, вельможи церкви заявляли: «Мы знаем правду», — девизом Монтеня был вопрос: «Что знаю я?» И если те пыточными орудиями, казнями, изгнанием хотели навязать свое: «Вы должны жить так!» — совет Монтеня гласил: «Думайте своими мыслями, не моими! Живите своей жизнью! Не следуйте слепо за мной, будьте свободны!»
Кто думает о своей свободе, уважает свободу каждого на земле.
Отступая в 1570 году в башню, тридцативосьмилетний Мишель де Монтень полагает, что свою жизнь завершит в этой башне. Как позднее Шекспир, он своим необычайно проницательным взглядом увидел хрупкость вещей, «заносчивость властей, лживость политики, унизительность службы при дворе, скуку работы в магистрате» и, прежде всего, свою собственную неспособность активно действовать в мире. Он пытался помочь, но его помощи не желали, он пытался — впрочем, не очень настойчиво, и всегда с гордостью уважающего себя человека — давать советы власть имущим, как успокоить фанатиков, но его советами не заинтересовались.
С каждым годом время становится беспокойнее, вся страна охвачена волнениями. Варфоломеевская ночь ведет к новым кровопролитиям. Гражданская война докатывается до дверей его дома. И он принял решение более ни во что не вмешиваться. Он не желает более видеть мир, пусть мир, словно в камере обскуре, отражается в его рабочем кабинете. Сознавая свое бессилие, он подал в отставку. Пусть другие заботятся о месте, о влиянии, о славе, отныне он станет заботиться лишь о себе. Он окопался в своей башне, между ним и шумом внешнего мира вал из тысячи книг.
Иногда еще он предпринимает вылазку из своей башни: как рыцарь ордена Св. Михаила он выезжает на похороны Карла IX, время от времени, когда его об этом просят, он выполняет политические посреднические поручения, но решает больше по своей инициативе не принимать никакого участия в политической жизни страны, на битвы герцогов Гизов с Колиньи смотреть как на сражение при Платее. Он принимает решение отныне никому не сострадать, быть ко всему безучастным, теперь его мир — это его «я». Он хочет записать кое-какие воспоминания, несколько мыслей, скорее, мечтать, чем жить, и готовиться к смерти, терпеливо ожидать ее.
Он говорит себе то же, что все мы говорим себе во времена смут: «Какое тебе дело до мира? Ты не в состоянии изменить его, улучшить. Подумай о себе, спасай в себе все, что можно спасти. Строй, тогда как другие разрушают, попытайся в этом мире безумия быть разумным для себя. Замкнись, строй свой собственный мир».