— А может, я рожу мальчика, и мы назовем его Питером, — сказала Мэг, почесав опухшую ногу.
— Путь будет по-твоему, дорогая. Я на все согласен, лишь бы ты была довольна.
В один из вечеров, когда дождь перестал, Мэг убрала со стола тарелки и присела перед открытым окном на стул. Уже начинало темнеть, за окном виднелись освещенные окна соседнего дома и трепещущая при порывах ветра осенняя листва. Мэг как будто прислушивалась к чему-то.
— Знаешь, Огден, — сказала она, не поворачиваясь к нему, — так радостно ощущать в себе зарождающуюся новую жизнь. Когда день за днем ты чувствуешь, что в тебе растет новое существо. Потом вдруг улавливаешь первое робкое движение этого маленького человечка. Проходят дни, и он все настойчивей дает о себе знать. Как будто напоминает: «Не забывайте обо мне. Я тут». Ему, верно, хочется выбраться поскорее на свет Божий… Ой! Вот опять, такое ощущение, будто он перевернулся во мне и уперся в живот ножкой. Ну что, маленький озорник, вот я и поймала тебя за пяточку!
Мэг рассмеялась.
— Правда-правда, Огден, я держу нашего маленького за пяточку. — Мэг ущипнула свой живот и была совершенно уверена, что под ее ладонью сейчас находится маленькая пяточка малыша, пошевелившегося в животе.
— Мэгги, пойдем спать. Ты устала, а в твоем положении нужно больше отдыхать.
Под утро у Мэг начались схватки.
Проснувшийся Огден склонился над ней.
— Что с тобой, Мэгги?
— Не знаю, что-то нехорошо. Наверное, это начало родов.
— Я побегу, найду повивальную бабку, — сказал он озабоченно.
Огден быстро оделся и выскочил на улицу. Холодный ветер взбодрил его. Огден остановился и лихорадочно стал соображать, куда же ему теперь идти. Была малая вероятность, что в это время в госпитале он застанет акушерку. Единственное, что оставалось, — будить старую Шерман. И он, слегка прихрамывая, побежал в дальний конец городка.
Город еще спал. Улицы были пустынны, лишь изредка попадалось светящееся окно с проснувшимися для очередного суетного дня обитателями или одинокая, спешащая куда-то фигура ненадолго показывалась впереди. Жизнь не прекращалась только в питейном заведении, за несколько кварталов до него можно было услышать пьяные голоса, тянущие какую-то заунывную песню, но уже скоро и оно закроется. Его хозяин, здоровяк Джон, вытолкает в шею последних посетителей и повесит на дверь табличку «Закрыто». Но завсегдатаи его заведения будут еще долго стоять, сидеть или лежать поблизости.
Старую Шерман, к которой в этот час спешил Огден, знала вся округа. Некогда она была женой офицера береговой охраны. Жили они безбедно, и Лиз — так тогда звали Шерман — проводила время у себя дома в неге и лени. Но однажды, при перестрелке с контрабандистами, мужа ее убили. Похороны запомнились многим. На них собрался весь город. Был жаркий летний день. Всю дорогу до кладбища (благо город был тогда совсем небольшим) гроб пронесли на своих плечах солдаты, служившие под началом капитана Шермана. Во время панихиды Лиз никак не могла сдержать слез, и, когда прозвучали последние слова: «Упокой, Господи, его душу», она упала на колени и обняла бездыханное тело своего дорогого капитана. Ее тело затряслось в беззвучных рыданиях. Кто-то из женщин поднял ее с колен, другие стали утешать.