Каждый вечер, готовя ужин, я обязательно балансировала идеальный квадратик лазаньи с сыром, два куска моей любимой домашней острой пиццы с карамелизированным луком или курицу с горчичным соусом марсала по крайней мере двойной порцией овощей. Когда мы с Дэниэлом ходили обедать в наше любимое кафе, я начинала с салата, съедала половину бургера, а потом делилась с ним частью картошки фри с ароматом анчоуса. Остатки я забирала домой на ужин. Я была вполне довольна тем, что могу есть все, что хочу, в пределах разумного, потому что не боялась проголодаться из-за маленькой порции: чтобы насытиться, у меня были овощи.
Каждым субботним утром я сидела у углового окна «Старбакса» на Куин-Энн-Авеню с большой кружкой американо и бубликом, зажаренным настолько, насколько позволяют стандарты безопасности тостера, и намазанным творожным сыром. Именно с такого завтрака я начинала свой уик-энд готовки, писательства и фотографирования еды. А когда я рассказала подруге о моем любимом ритуале — о солнечном местечке, где я провожу каждое субботнее утро в Сиэтле, — она даже замолчала. А потом с облегчением улыбнулась.
— Я так рада слышать, что тебе нравятся бублики. Я их иногда тоже ем, но потом чувствую себя какой-то виноватой.
Я даже не сразу поняла: это мне так сделали комплимент, или же попытались предупредить, что бублики — это калорийные углеводные бомбы? Я стала вспоминать, что ела вчера, позавчера, даже раньше. Что ела, что пила — все это проплыло перед моими глазами, как вспышки. Фрукты, овощи, хрустящий цельнозерновой хлеб из пекарни, крошки, оставшиеся от брауни, которые я приготовила для коллег — бублик как-то не особенно выделялся на общем фоне. Я поняла, что ее ремарка косвенным образом показала мне, как далеко я зашла в своих отношениях с едой.
Я узнала, что наслаждение и удовольствие не всегда можно представить в виде количества принятой и отданной энергии. Угощаясь чем-нибудь калорийным и превышая свой дневной лимит, я не толстела, чего когда-то боялась. Умом я всегда понимала, что любая еда в умеренных порциях — это нормально, но теперь наконец-то это подтвердилось и практической реальностью. Я любила бублики — простейшую, по сути, еду, — потому что больше не уплетала их пекарскими дюжинами. Давно уже остались в прошлом дни, когда я ела бублики с начинкой посреди ночи, заедая большой картошкой фри и пончиком, во время долгих поездок по Амхерсту с Сабриной. Бублики стали для меня чем-то особенным — таким же, как спагетти и тефтели с мамой и Полом или попкорн с Мелиссой. Они бы перестали быть особенными, если бы мне было все равно, когда, где или зачем я их ем. Большие мучные кружочки были прекрасны именно тем, что я ела их утром в субботу, сидя в любимой кофейне. А потом, доев, я думала: «Боже милостивый, как прекрасно». И начинала писать, расходуя питательные вещества бублика на работу мозга. А потом, через несколько часов, мои выходные продолжались; я была счастлива, что съела свой любимый завтрак в свой любимый день в любимом уголке Сиэтла. Я ни о чем не жалела. Не тратила драгоценную умственную энергию, думая о том, что могла бы съесть, какие блюда стоят примерно столько же калорий и что план здорового питания пошел псу под хвост еще до обеда, — и не опасалась, что сейчас возьму и объемся. Я просто была довольна.