– Ты разве не выходной?
– Я почти всегда ношу форму, – ответил Хульт бесцветным голосом. – В ней я себя лучше чувствую.
– А здесь хорошо, – и Мартин Бек глянул в окно.
– Да, – согласился Хульт. – Наверное, ты прав. Хотя здесь тоскливо.
Он положил на стол большие мясистые руки, как положил бы две дубинки, и засмотрелся на них.
– Я вдовец. Жена умерла три года назад. Рак. С тех пор здесь очень тоскливо и одиноко.
Хульт не курил и не пил. Навряд ли он читал книги. Газеты, пожалуй, тоже нет. Мартин Бек живо представил себе, как Хульт сидит перед телевизором, а за окном сгущается тьма.
– Ты о чем хотел говорить?
– Стиг Нюман умер.
Реакции почти никакой. Он только бросил взгляд на посетителя и сказал:
– Вот оно что.
– Ты уже знаешь об этом?
– Нет. Но этого следовало ожидать. Стиг болел. От него и так одни кости остались.
Он снова взглянул на свои огромные кулаки, словно задумавшись над вопросом, сколько может пройти времени, прежде чем собственное тело подобным же образом подведет его. Потом он спросил:
– А ты знал Стига?
– Не очень близко, – ответил Мартин Бек. – Ну вот как тебя примерно.
– Да, не очень. Мы ведь всего два-три раза встречались с вами. – И тут же поправился: – С тобой. – После чего без паузы продолжал: – Я всю жизнь прослужил в отделе общественного порядка. И почти не встречался с людьми из уголовной.
– Но ведь Нюмана ты знал хорошо или тоже не очень?
– Мы много лет работали вместе.
– И что ты можешь сказать о нем?
– Он был очень хороший человек.
– А я слышал обратное.
– От кого?
– От многих.
– Ну так они ошибаются. Стиг Нюман был очень хороший человек. Больше мне нечего сказать.
– Так уж и нечего, – сказал Мартин Бек. – Я думал, ты мог бы дополнить картину.
– Нет, не мог бы. А в чем дело-то?
– Ну, ты знаешь, конечно, что очень многие его критиковали? Что были люди, которые его недолюбливали?
– Нет. Ничего такого мне не известно.
– Вот как? Я, например, знаю, что Нюман пользовался в своей работе несколько странными методами.
– Он был хороший, – без всякого выражения повторил Хульт. – Очень дельный. Настоящий мужчина и лучший начальник, какого можно себе пожелать.
– Но он любил держать людей в ежовых рукавицах.
– Кто это сказал? Ясное дело, какой-нибудь тип, который теперь, когда Стиг умер, пытается очернить его память. Если о нем будут говорить плохое, знай, что это враки.
– Но человек он был суровый, так ведь?
– Не больше, чем требовала служба. Остальное – клевета.
– А тебе известно, что на Нюмана поступало много жалоб?
– Понятия не имею.
– Давай уговоримся так: я знаю, что тебе это известно, ты ведь работал непосредственно под его началом.