Ни один из нас не нарушил паузы. Ни один не пошевелился. Я не знала, что сказать.
Потом я услышала свой голос, мягкий и тихий:
– Не вини меня, если она расстроится.
Пауза. Потом прошелестел его голос:
– Все-таки я виню тебя. – Он шумно вдохнул, потом выдохнул. – Я считал тебя соседской девчонкой, – сказал он.
Я приготовилась к продолжению.
– А теперь глаза бы мои тебя не видели.
Я крепко зажмурилась, вдохнула холодный воздух, веющий ото льда. И мне вспомнился не день нашей свадьбы, не та ночь, когда родилась Оливия, а утро, когда мы собирали клюкву в Нью-Джерси: Оливия в резиновых сапожках, лоснящаяся от солнцезащитного крема, визжит и смеется; над головой высокие небеса, припекает сентябрьское солнце; вокруг обширное море красно-розовых ягод. У Эда полные пригоршни клюквы, его глаза блестят. Я сжимаю липкую ладошку нашей дочери. Помню, как мы едва не провалились в болото, сильно промочили ноги.
Я подняла взгляд, посмотрела в глаза Эда, в эти темно-карие глаза. «Совершенно обыкновенные», – уверял он меня на втором свидании, но мне они казались красивыми. И я считаю так до сих пор.
Он тоже взглянул на меня. Между нами тарахтел автомат с кубиками льда.
Потом мы пошли рассказать все Оливии.
ВрачПришел: Потом мы пошли рассказать все Оливии.
Я выжидаю. О чем еще Лиззи захочет узнать? Сколько я смогу выдержать? Я уже чувствую, как болит сердце в груди.
Проходит минута, но ответа по-прежнему нет. Наверное, это слишком болезненно для Лиззи: я говорю о расставании с мужем, – тогда как она потеряла своего безвозвратно. Интересно…
БабуляЛиззи вышла из чата.
Я таращусь на экран.
Теперь мне придется в одиночку вспоминать окончание истории.
– Вам не тоскливо здесь в одиночестве?
Я резко просыпаюсь от этого вопроса, заданного спокойным мужским голосом. С трудом разлепляю веки.
– Наверное, я родилась одинокой.
Теперь это женский голос. Бархатное контральто.
В моей памяти мелькают светлые пятна и тени. Это «Черная полоса» – Боги[17] и Бэколл бросают друг на друга через кофейный столик томные взгляды.
«По этой причине вы посещаете судебные разбирательства убийств?»
На моем кофейном столике – остатки моего ужина: две выпитые до дна бутылки мерло и четыре баночки пилюль.
«Нет. Я пошла потому, что ваше дело напоминало дело моего отца».
Я ударяю по клавише пульта. Снова ударяю.
«Я знаю, он не убивал мою мачеху…»
Экран телевизора погружается во тьму, а вместе с ним вся гостиная.
Сколько я выпила? Точно – две бутылки. Плюс за обедом. Много вина, должна признаться.
И лекарства. Нужное ли количество я приняла утром? Те ли таблетки я взяла? Знаю, последнее время я небрежна. Неудивительно, если доктор Филдинг считает, что мне становится хуже.