— Стой здесь, — коротко бросил узколицый и, соскользнув на землю, исчез в подворотне.
Улеб настолько был обескуражен, что всё ещё держался за меч, не зная, вложить его обратно в ножны или сжимать рукоять на всякий случай. Ждал, чем всё это кончится.
Оборванец вернулся скоро с заспанным всклокоченным старцем с вызывающе драгоценной серьгой в ухе. Старик зябко скрёб грудь, глядел неприветливо, явно недовольный тем, что его разбудили.
— Отдай ему весь кошель, тот, что за поясом у тебя, — приказал узколицый, — он принесёт что надо.
Улеб повиновался. Старик поймал звонкий мешочек, кивнул оборванцу, затем онемевшему Улебу, после чего живёхонько и бесшумно удалился.
А таинственный нищий вновь схватил уздечку, повёл уже пешком коня с Улебом в седле через захламлённые дворики, мимо красильных мастерских с огромными чанами на тлеющих углях, мимо спящих вповалку подмастерий и бродяг.
Там, где остановились, Улеб огляделся и понял, что они оказались в заброшенном дровяном складе, примыкавшем к задней стене ночлежки для убогих. Нетрудно было догадаться также, что все красильни и ночлежка принадлежат старцу с серьгой.
Утренний свет сочился причудливыми нитями сквозь кривые щели прогнившей постройки, в углах которой, матовые от паутины, громоздились вязанки гнилых поленьев. Казалось, тронь их — и рассыплются трухой. Запах плесени, грибной сырости, истлевшей козьей кожи, остатки которой висели на ржавых гвоздях, вбитых в провисшие балки, неприятно щекотал ноздри.
— Слезай, здесь безопасно, — сказал оборванец.
— Чем обязан я твоей заботе? — Улеб постарался придать голосу как можно больше дружелюбия. — Кто ты, нежданный спаситель? И почему решил, что я нуждаюсь в помощи?
— Когда-то меня звали Лис, а нынче и сам не знаю, кто я. — Он поднял было на юношу глаза, но тут же опустил их. — Уже известно, что из палестры бежал боец, он избил курсоресов, переоделся в их одежду и увёл лучшего жеребца из цирковой конюшни.
— Я знаю, что и в этой стране достаточно честных и добрых людей. А ты, откуда ты?
— Из Киева-града.
— Эва-а!.. Давно тут маешься?
— Гм… не помню… давно.
— Как попал сюда?
Лис долго молчал, сидел на корточках, раскачиваясь, обхватив острые колени, выпиравшие из-под рубища, потом сказал:
— Не спрашивай, Твёрдая Рука, я… не помню.
— Ты меня знаешь?!
— Все мужчины столицы, даже презренные, знают лучших бойцов Непобедимого, — ответил Лис. — Живущим подаянием не удаётся проникнуть на зрелища, но мы целыми днями толчёмся у ипподрома с протянутой рукой. У избранных есть языки, у плебеев — уши.
— Но как догадался, что я Твёрдая Рука? Ведь ты не видел меня на арене.