— Ваше?
Она оглянулась на своих юнаков. Подошёл тот, что прежде передал ей кубок и меч, поглядел, пожал плечами, ничего не понимая, кивнул ей и отступил на своё место.
— Признали! Деваться некуда! А невинную кровь разглядели? А это узнаешь? — загремел Святослав, закипая гневом, и показал на ладони два полукруглых обломка цветного воска, что сковырнул когда-то со свитка, помеченного Петром и принесённого в Киев коварным Блудом.
— Печать царёва… — недоумённо проронила булгарка. — Что означает всё это?
— Прочь же с дороги! — Князь мигом взлетел в седло, и белый как снег жеребец взвился под ним на дыбы. — Братья! Довольно мокнуть под недобрым небом! Войдём в крепость! Настанет сушь, двинем дальше, на Тичу, к стенам Преслава! Выше стяг!
Дождь бил, косой и хлёсткий, сходились с грохотом тучи, ломали друг друга, высекая молнии, и, озарённая огненными сполохами безумствующей стихии, простёрла руки отважная женщина в отчаянной попытке удержать всколыхнувшуюся массу людей. В громком крике её боль и негодование:
— Остановитесь! Всевышний наполнил плоть земных существ горячим соком, доколе же разумным из живых проливать его, алый сок божий! Именем господа нашего заклинаю!
— Прочь!
Не повернули булгары обратно, не разомкнулось крохотное полукольцо юнаков, храбро подняли копья навстречу лавине, и лавина подмяла их, и потонули крики семи несчастных в общем гуле, и покатилась росская дружина неудержимо и мощно, а в городе видели это, и с новой силой ударили звонари в клепала церквей.
Расторопный Боримко успел подхватить с земли знатную деву, спас от копыт. Она вырывалась, билась в цепких его руках, как скользкая рыбёшка в неводе, колотила его по щекам, царапалась, а парень терпел, удерживая её на коне впереди себя, приговаривал только:
— Уймись! Да уймись же, с жёнками не воюем. Цыть, глупая, благодари, что цела. Вишь, на княжиче лица нет.
Надрывались звонницы в Доростоле-твердыне, терзая сердце и слух. Крепость — будто ёж перед медведем. Святославово войско развернулось, построилось.
Позади рва насыпь, поросшая плющом и бузиной. Плющ вился и полз до самого верха стен. У подножия насыпи грядки возделанной марулы, там влажно, благоуханно, и река, прикрывавшая город по одну сторону, и стоки от неё по дну рва чистые, не захламлённые, даже рябь от мечущихся рыбьих мальков видна, едва гром ударит.
Башенки-вежи любовно окрашены и расписаны по ладно подогнанным брусьям незатейливыми, но весьма выразительными узорами. Что-то схожее, перекликающееся было в общем рисунке этого города и тех, что остались на родной земле пришедшего войска.