В села и хутора Аню не пускал: кожа да кости, еще за тифозную примут! Осторожно рыскал сам. Страшно удивился, когда молоденькая крестьянка, сунув в руки три вареные картофелины, предупредила:
— Ты, дедунь, через Тысячный не ходи. Левей забирай, туда, к Армавиру. Там, сказывают, уже наши на подходе. А тут… ух, лютуют фрицы…
Добрел до речки. Разбил, раскидал ледок. Глянул. «Мать моя мамочка! Морда-то, морда вся в каких-то серо-грязных клочьях — борода, стало быть! Привет, дедуня! Дожился. Всего месяц-то и поблукал. Ну и черт с ней, с бородой. Не всяк придерется». Ополоснулся студеной водицей, взбодрился. Принес Анне картошки. Дал две, себе одну оставил.
— Неправильно это, Сереженька. Ты мужчина, да еще и меня тащишь…
— А ты не гунди, правильная. Я, может, у бабки целый чугунок выжрал. Да и какой я тебе Сереженька. Дед Серега. И все тут…
— И не дед ты вовсе! Ты, Сережа, — молодой, сильный, смелый и у-ух какой сердитый.
Потянулась прозрачной ручонкой, погладила Сергееву руку. Сердито отдернул. А приятно, будто по сердцу провела. Вспомнил жену. Бывало, придет он с работы. Усталый. Нервы растрепаны, как патлы на ведьме. Настроение: плюнь — зашипит. На детей готов кинуться. А она, Наташка-то, подойдет сбоку и за ухом пощекочет. «Отстань, — рычит он, — шо я тебе, свинья или собака?» А она не отходит, смеется, да еще и в ухо дунет. Схватит он, бывало, от злости, задавил бы, казалось. А она вся податливая, так под руками и сминается. (А на молотилке за мужиков работала. Да все покрикивала: «Не спи, подавай!») И вся злость мигом уходила. Вот напасть! Нет, женщины — это загадка…
Потом были попытки проникнуть в Краснодар с разных концов. В районе Рощи попали под бомбежку: наши «илы» разнесли вдрызг склад боеприпасов и горючего, проштурмовали немецкий аэродром. Самолеты давно ушли, а бомбы и снаряды на складах продолжали рваться, осколки с воем носились над головой, жирно шмякали справа и слева. Сергей, волоча почему-то обмякшую Анну, с трудом выбрался из этого ада.
Еще пару дней делали попытки пройти в город. Тщетно. Краснодар был нашпигован штабами, комендатурами, старостами районов и кварталов, концлагерями и полицаями. Облавы, обыски, аресты, казни. Вот тогда Сергей и решил пойти через леса в Пашковскую, где были верные люди.
В районе Пашковской неожиданно попали под двойной обстрел в схватке партизан с карателями. Сергей по перестрелке понял, что партизаны уже отходят за реку в лес. Он подхватил и сердито поволок в заросли непослушный комок в шинели, заворчал: «Хоть ногами-то помогай, не гамбал я тебе». Когда отдышался и посмотрел на девушку, сердце екнуло — глаза закрыты, в лице ни кровинки, нижняя губа закушена.