— А что с дезертирами бывает? Шлепнут или в штрафную. Не хочется? Пойдешь!
— Да заткнись ты, вонючка. Из-за тебя и влип. — Костя свирепо сплюнул и продолжал: — А о себе чего ж? Урка я. Бывший. До войны промышлял в Ростове и Армавире. Погулял, повеселился. Замели. Началась война — попросился на фронт. Вину кровью смыл. И медаль имею за бои под Ростовом. «За отвагу». Ну, что еще тебе рассказать, пацан? Родителев нет. Инкубаторский я! Не знаешь, что ли? Ну, детдомовский. В Ейске воспитывался. Оттуда и сбежал в Ростов. Знаешь Ростов?
— Знаю, — машинально ответил Митька.
— Чего знаешь?
— Ну, город Ростов. На Дону.
— Да это и по географии можно узнать. А город… Там пожить надо! Эх, Ростов — папа. Была у нас там «малинка»…
— Во-во! — злорадно перебил Николай, завязывая себе лицо бинтом. — Похвались, скольких ты зарезал, скольких перерезал…
— Заткнись, дура! — Костя помолчал, снова закурил. — Брешет он. Никого я не резал. А так, на гоп-стоп, брал, конечно. Шел мне шестнадцатый год. А на дворе нэп кончался. Лафа! Деранешь какого-нибудь шубаря — глядишь, и приоденешься, и в ломбард кое-что снесешь, так что в торгсин идти не стыдно. А там — и в ресторанчик. Кинешь золотой — стол от жратвы трещит. Это тебе не бумажные миллионы, которые дураки таскали в мешках по базару. А жил как? Было нас три кореша. Вечером поработаем — на неделю кутить хватает. Профукались — опять на охоту. И все. Ну, и замели. У Хряща был шпалер. Пальнул из него раз, так его легаши и пришили на месте. Пузан таскал с собой доброе перо. Тоже, дура, кинулся на угро. Ну тот еще неопытный, испугался и застрелил Пузана в упор. У меня ничего не было. Скрутили. Обыскали. На суде доказали, что я участник вооруженной банды, и собрались шлепнуть. Да какой-то работяга сидел там в народных заседателях и сумел отговорить: мол, детдомовец, беспризорщина. Пусть, мол, поработает в лагере. Авось, человеком станет. Вышел через восемь лет, по амнистии под новую Конституцию. Да только от прошлого легко не оторвешься. Новые кореши, которыми в лагере обзавелся, тоже вышли по амнистии на волю. И опять завертели, заколобродили. Правда, на разбой я больше не пошел. А промышлял на вокзалах. Чемоданы подбирал. Ну и подобрал один раз…
Костя говорил медленно, спокойно, словно подбирая фразы. Казался невероятным этот рассказ. Митька поборол первую оторопь и слушал, приоткрыв рот и временами вздрагивая, как теленок, сгоняющий овода со своих боков. Видимо, и для Николая все это было совершенно ново, потому что и он, замотавшись бинтом, слушал не шевелясь, слегка постанывая и судорожно вздыхая.