— Дурак ты! — вскипела Гюльшан. — Ты не знаешь, что такое женщина! Я все сделаю, чтобы Амаль стала твоей. Завтра на закате ты получишь револьвер и сделаешь, что тебе приказывают.
— Не могу, ханум. Мне и жалко и страшно.
— К дьяволам жалость! Думай только о себе и ничего не бойся.
Взглянув на свою госпожу, Дивана невольно попятился. Глаза ее были до того страшны, что казалось, будто она вот-вот схватит его за горло и начнет душить. Все же он превозмог себя.
— Как хотите, ханум, но я не могу…
— Трус несчастный, червь ползучий!.. — с презрением прошипела Гюльшан. — Завтра же убирайся вон из нашего дома! — И, плюнув ему в лицо, она стремительно удалилась.
«Что делать? Как быть? — металась она по своей комнате. — А что, если воспользоваться любовью Шарифа? — вдруг осенила ее мысль. — Я могу согласиться на все его требования, а взамен потребовать голову Надира?»
Не теряя времени, она послала служанку с запиской к Шарифу, а сама, принарядившись и набросив чадру, поспешно вышла в сад.
Жестокое и бесстыдное решение было ею вынесено. Если Шариф хочет насладиться ее ложем, пусть проявит мужество и покажет ей труп сына Биби.
Шариф не заставил себя ждать. Он пришел на старое место свиданий — в дальний конец забора, разделяющего их владения.
Увидев своего бывшего жениха, Гюльшан ласково заговорила с ним.
— Шариф, милый, пойдем подальше от людских глаз, у меня к тебе серьезный разговор.
Затащив его в самый отдаленный уголок сада, она взяла его руку и, глядя на него искрящимися глазами, прямо спросила:
— Хочешь, чтобы я стала твоей женой?
Шариф встрепенулся. Он попытался было обнять ее, но она ловко выскользнула из его рук.
— Раз я говорю «да», так не будь вором, не торопись! — задрожал ее голос. Но она взяла себя в руки и продолжала: — Шариф, ты знаешь: чувство к Надиру продолжает еще гореть во мне. Он всегда будет стоять поперек нашей дороги… Его надо убрать!
— То есть… как убрать? — спросил Шариф.
— Как хочешь: застрелить, отравить, утопить. Придумывай сам! Ведь это так просто… Разве мало людей, которые убивают друг друга?
— Но я не намерен этого делать!
— А обладать такой девушкой, как я, намерен? Чего ты боишься?.. Мулла Башир и отец сумеют оградить нас от всех неприятностей.
— Нет, Гюль, ты говоришь невозможное.
— Как ты был трусом, так и остался им! Воробьиная у тебя душа!
Шарифу стало не по себе. Белый накрахмаленный воротник душил его, словно петля виселицы.
— Но надо подумать… — прохрипел он.
— Сейчас поздно размышлять и колебаться. Взгляни на меня! За мной охотится немало женихов!
Она сорвала чадру и, приблизив свое лицо к лицу Шарифа, заговорила как помешанная: