Такие разговоры велись на крышах домов, и на открытых террасах, и за высокими заборами садов.
А под утро следующей ночи лагманцы опять услышали голос несчастного певца, рыдания его флейты. На этот раз он не бродил по улицам, а пел, сидя на самой высокой ветке чинары. Он видел оттуда гранатовую рощу сада Азиз-хана, а за ней — лачугу Саида. Опьяненный песней и звуками флейты, он вглядывался в глубину сада и видел там только одно — образ своей Лейли — Амаль.
В то же утро мулла Башир заявил в мечети, что сын Биби окончательно рехнулся. Он пустился в дьявольское состязание с муэдзином, мешая ему призывать правоверных к молитве.
— Разве в такой торжественный час, когда правоверные предстают пред аллахом, человек в здравом уме может залезть на дерево и петь о любви? — говорил Башир.
Сын Биби мало беспокоился о том, что говорил о нем мулла. Тревога и тоска по Амаль сделали его равнодушным «ко всему. Он думал только о свидании с ней и решил тайком проникнуть в сад. Он увидит Амаль и уговорит ее убежать с ним в горы. Что ему теперь угроза хана убить его или тяжкое наказание по шариату? Ведь он знал: Амаль любит его и презирает хана. Надо подговорить Саида и всем вместе уйти в горы, а оттуда в Индию!
Рано утром, пока люди еще спали сладким утренним сном, Надир пробрался в дальнюю часть сада и по-кошачьи вскарабкался на один из тополей, растущих вдоль ограды. Ухватившись за прочный сук, он раскачался и прыгнул на забор, а затем спустился в сад. Надир стремительно пробежал аллею, остановился возле хибарки Саида. Оглянулся и нырнул в кустарник. Там он залег в ожидании удобного случая, чтобы проникнуть в лачугу. Не спуская глаз с дверей, он долго отсчитывал мучительные минуты. Никого! Даже конюх Дивана не вертелся, как обычно, возле своей конюшни.
Надир хотел уже подняться, как на пороге лачуги показался Саид с чайником в руках. Он вышел во двор, развел огонь под очагом, поставил чайник и вернулся в жилище.
«Амаль, наверное, очень плохо!» — встревожился Надир и хотел было броситься вслед за Саидом, но сдержался. Переменив место засады, он подкрался к самому жилью, чтобы можно было слышать все, что там происходило.
— Не плачь, дочь моя, — услышал он голос Саида, — не плачь. Насильно я не отдам тебя. Аллах милостив, ты поправишься. Видишь, о тебе беспокоятся все: и хан, и Наджиб-саиб, и Биби. Может быть, и табиб-саиб что-нибудь придумает для тебя.
— Нет, отец, я уже не встану. Видимо, мне суждено… — И Амаль зарыдала.
В это время над очагом звонко застучала крышка чайника. Саид поспешно вышел из лачуги, заварил чай и не успел вернуться в дом, как показалась Биби. Она подошла к Саиду, и они о чем-то зашептались. Мать, как видно, в чем-то убеждала его, а он в ответ беспомощно разводил руками. Надир напряженно прислушивался, но не мог уловить ни единого слова. От волнения у него перехватило дыхание.