Надир слушал учителя с сильно бьющимся сердцем. «Наджиб-саиб, конечно, все знает, он учитель! — думал он, и вдруг его неожиданно осенила мысль: — А что, если попробовать отыскать ту добрую женщину-врача, которая была в лагере?»
Луч надежды проник в его душу, и ему захотелось, не теряя времени, начать свои поиски.
— Я пойду, саиб, — сказал он поспешно и, не дожидаясь ответа хозяина, встал.
— Куда ты спешишь? Уж не задумал ли бежать в Кабул, к русским врачам? — улыбнулся Наджиб-саиб. Надир смущенно опустил голову. — Сегодня я навещу Амаль, — продолжал учитель. — А ты приходи вечером к ужину, и я расскажу, как она себя чувствует. Хорошо?
— Хорошо, саиб! — ответил Надир и, прижав руку к сердцу, добавил: — Мир и тысячи лет вам жизни, саиб!
На рассвете Надир посвятил мать в свои замыслы. Получив ее благословение, он взял немного денег на дорогу и с фотографией — подарком Саадат-ханум за пазухой покинул Лагман. Стремительный шаг его был направлен в Кабул — город, где живет сам падишах Афганистана, где чуть ли не на каждом шагу попадаются врачи, которые возвратят Амаль зрение! Тогда уж не подействуют на Саида назидания муллы Башира, что счастье его дочери в руках Азиз-хана и предложение идет от аллаха, отказать хану значит идти против воли всевышнего и обречь себя на вечные муки ада! Нет, у Саида непременно смягчится душа. Ведь Амаль его единственная дочь!
С полной верой в удачу Надир шагал в столицу, которую совсем не знал.
В Кабул, только в Кабул!
Лишь в Кабуле спасение милой найти!
Чтобы ветра быстрее до цели дойти,
Ласточкой буду лететь я в пути, —
звенел его голос.
СЧАСТЬЕ НА СТОРОНЕ СМЕЛЫХ
На просторной террасе, где любил сидеть Азиз-хан, царила прохлада. Огромные виноградные ветви с широкими лапчатыми листьями закрывали ее от лучей солнца, и лишь блики играли на широком персидском ковре, устилавшем пол. Между колоннами стояли изящные увлажнители, выписанные ханом из-за границы. Тонкой струей выбивалась из них вода, обрызгивая цветы и листья. Канарейки в позолоченных клетках, радуя хозяина, рассыпались друг перед другом в восторженных трелях.
Азиз-хан и мулла Башир в непринужденных позах сидели на матрасиках, покрытых зеленым плюшем. Тут же у порога, подогнув под себя ноги и не зная, куда деваться от смущения, расположился Саид.
Молодой слуга подавал господам чай, приносил еду, раздувал уголек в головке кальяна.
Такого чая, которым угощал Саида Азиз-хан, он никогда не пил. По аромату, вкусу и цвету ему не было равного в Лагмане. Чай этот заваривали по букету, придуманному самим ханом. Туда входило несколько сортов чая: цейлонский, индийский, китайский, персидский. Неторопливо глотая густо-янтарный напиток, Азиз-хан время от времени бросал острый взгляд на своего садовника: «Неужели ты не понимаешь, — думал он, — что со мной тебе не тягаться? Ведь сомну я тебя, как коршун цыпленка!»