Он и правда был одной из таких улочек, в которые можно попасть только случайно и никогда — если специально ищешь.
— А ждет меня дома.
Домом теперь звался угол, отгороженный занавеской, который они снимали в комнате, которую снимала женщина в доме, который… А впрочем, в Бухаре много было таких же, как они, эвакуированных.
И Таня, весело пыля полуразвалившимися ботинками, пошла домой.
Таня шла быстро, но ночь быстрее. Как будто в прозрачный воздух быстрая и уверенная рука вливала струйкой чернила: голубой, синий, индиго, и вот уже черным-черно во все края. Только твердая остренькая луна давала понять, где верх. Трещали цикады.
Юркнуть за свою занавеску незамеченной не удалось. Хозяйка комнаты сидела в круге света под абажуром с таким видом, будто покидать этот круг было запрещено. Бились головой в стекло мотыльки — тоже хотели к абажуру. Перед хозяйкой лежало что-то шерстяное, полосатое. Она тут же подняла голову — на лице был испуг. А может, только тень от абажура.
— Что это вы шастаете затемно. Не было уговора шастать по ночам. Вот я сейчас дверь запру, и пусть тетя твоя делает что хочет. На крыльце пусть утра ждет.
У Тани ухнуло сердце: дома тети Веры не было.
Бежать обратно? Но переулочек она в жизни не найдет. Даже если забредет случайно. В темноте все выглядит иначе.
Соседка все смотрела на нее — ждала ответа.
«Пошла к черту», — подумала Таня.
— Извините, — сказала.
— Все шастают и шастают, — не могла уняться та, бормотала столу, абажуру, разложенному на столе вязанью. Наконец снова деревянно застучала спицами. Снова стало слышно, как бьются головами в стекло мотыльки: тихий сухой стук.
«Со скуки бесится. Вот и легла бы спать, если скучно», — думала Таня, слушая перестукивание.
За занавеской был полумрак. Таня осторожно села на краешек кровати, где они с тетей Верой спали валетом. Зажигать свечу не хотелось. «Все жгут и жгут», — ныла, если видела свет, хозяйка.
Таня смотрела на круглый отблеск на потолке. «Попала в больницу», — сказала она себе. И тут же поняла, что не верит. В живот будто упал камень — с той самой секунды, как она вошла. От него по телу расползался холод. «Ничего, — успокоила себя Таня. — Просто ей опять стало плохо. Шла домой — и опять приступ. Завтра обегу больницы». И не поверила сама себе. Тотчас испуганно оборвала мысли. Завтра видно будет.
Не стала раздеваться. Не скинула даже ботинки. Вытянулась поверх покрывала, сдвинула пыльные подошвы так, чтобы они висели с краю. «А кому теперь какая разница!» — успела подумать она. Со злым отчаянием бухнула ноги на середину кровати и, уставившись раскрытыми глазами на желтоватый круг на потолке, стала ждать.