— Слышите? — испуганно прошептала.
И Шурка понял, что она ничего не несла стирать. В коконе был Валя маленький. Луша отогнула вязаный край, показала маленькое Валино личико. Все трое затаили дыхание.
— Сопит, — сказал Бобка.
— Хрипит, — чуть не плакала Луша.
Вид у Вали был вполне довольный жизнью. Разве что щеки розовее обычного. Но, может, просто от кофт и шалей, в которые он был замотан.
— Простудился немного, — махнул рукой — попробовал успокоить ее Шурка.
— У него воспаление легких! — панически зашептала Луша. — Ночью замерз. Одеяло скинул и замерз. Двустороннее. Я чувствую. С осложнением.
Шурка хотел возразить.
Но Луша несчастным голосом добавила:
— И общим заражением крови.
Шурка вздохнул: спорить было бессмысленно.
— Без паники. Мы в двадцатом веке живем, — напомнил он Луше. — В советской стране. Инфекции и мракобесие давно побеждены. Я за врачом… — Он хотел сказать: «схожу», но увидел Лушино лицо: — Сбегаю!
Луша глянула по-прежнему панически, но уже с благодарностью.
От страха за Валю она напрочь забыла, как важно быть передовым современным человеком.
— Врач-то ладно. Успеется. Ему бы молока горячего, — припоминала она, что еще делают в таких случаях. — Или жира гусиного, чтобы грудь растереть. И старуху позвать, может? Чтобы пошептала.
При слове «старуха» Бобка поднял голову.
— Я сбегаю!
Луша ходила взад-вперед, покачивая кокон.
— Вдруг сглазил кто? Или порчу навел?
Спящее Валино личико на миг показалось Шурке мертвым. От непонятного слова «порча» тянуло ржавой гадостью. Черт, а если правда заражение крови? Ночью вон как мороз прихватил. Кто там этих мелкашей разберет. Много ли ему надо?
— Начнем с молока, — рассудил Шурка. — С рынка.
— Я сбегаю! — снова Бобка.
— Тебя обдурят, — заметила Луша.
Бобка надулся.
— Сбегаем вместе! — Шурка схватил пустую бутылку, сунул себе за пазуху. — Стрелой! Валя и кашлянуть не успеет, а мы уже обратно.
— Ты что это зачастил? — ответила Прокопьиха на его «здравствуйте». — Богатенькие стали?
— Валя заболел. Ему молоко.
— Заболел. Ничо, не помрет.
— Мальчик, — встряла гражданка в локончиках, — ты что, не видишь? Очередь.
Показала себе за спину.
Прокопьиха как нарочно возилась — слюнявила пальцы, изучала деньги в коричневой ладони, долго стучала бидоном. Прямо спала на ходу. Или принималась болтать с соседками то с одной стороны (творог), то с другой (масло). Товар у обеих был прикрыт серой рогожей — от весенних мух и всегдашней пыли, которую поднимали шаркающие мимо покупатели, зеваки, прохожие, проходимцы. Стояли треугольниками платки. Все три в своих платках и одежках были похожи на три серые избушки.